Часть третья
Паспортный режим
Бьют не по паспорту, а по морде!
Народная поговорка
Нужно ежедневно плевать на алтарь искусства.
Филиппо Маринетти, 1910
1. Тарусская страница
Тогда гремел Анатолий Зверев.
Жалкий бродяга навязал Москве безумную скоропись, подобной которой искусство не знало.
Богемный живописец стал любимцем главного мецената страны, Георгия Дионисовича Костакиса, обрусевшего грека с канадской зарплатой. Влияние Костакиса, собиравшего древние иконы и «Малевичей», было таким мощным, что все официальные средства массовой пропаганды бледнели с его навязчивой, подпольной рекламой.
Г. Д. Костакис ценил самобытное творчество. «Попасть к Костакису» если не «в сынки», как Зверев, а на стенку рядом с Родченко и Татлиным, означало получить титул «гения» и всеобщее признание, когда незнакомые люди угощают пивом, а самые богатые невесты Москвы зазывают на огонек!
Хохмач от искусства, изобретательный Вагрич Бахчанян, не без горькой иронии измываясь над своей карьерой, замечает:
«Костакис у меня не покупал!»
Сейчас это кажется невероятным, но в 1960 году картин не покупали с начала Первой мировой войны.
И никто не предлагал. Люди, творчества просто забыли, что когда-то существовала свободная торговля. Молодые художники — Слепян, Быстренин и Титов, рискнувшие продать свои наброски у «маяка», немедленно были арестованы, и сели на излечение от вялотекущей шизофрении.
Рисовали не для людей, а для Кремля!
Грек Костакис возродил рынок.
Убогий рынок «трояков» и «четвертаков» и запрещенная форма естественных отношений живого заказчика и свободного исполнителя были восстановлены именно им. Он платил Звереву или Краснопевцеву «трояк» (бутылка водки!), но это была новая, капиталистическая культура отношений, неизвестная советскому обществу. Художник, уважающий свою профессию, уже не жег свои опыты в печке, а хранил на продажу.
Известный советский актер, сохранивший в доме наследство бабушки, не раз, вздыхая, спрашивал:
— Кому мне продать Явленского?
Костакис был единственным покупателем, способным заплатить за картину всемирно известного художника сто рублей!
В нашем молодом художественном кружке, не составлявшем единой эстетической артели, но повязанном дружбой и нищетой, считалось, что «попасть к Костакису» — это единственный способ выбраться из советского абсурда на свет Божий.
Мы из кожи лезли вон, чтоб придумать «новый стиль», и чаще всего получалось так, что «гениальное» открытие держалось не более недели, а после возникали еще более значительные результаты. Потом, мы творили в невероятной тесноте, по коммунальным углам и общагам, на оберточной бумаге, без красок и кистей.