«Двенадцать Апостолов» - 2

{122} 2

Не напрасно ворочались мины в брюхе старого броненосца и вздрагивали от грохота воссозданных событий истории, проносившихся по его палубам.

Что-то от их взрывной силы захватил с собою в свое плаванье и экранный его отпрыск.

Экранный образ старого бунтаря причинил немало беспокойства цензурам, полициям и полицейским пикетам многих и многих стран Европы.

Не меньше набунтовался он и в глубинах кинематографической эстетики.

Но вот, прошумев по Европе, он по следам Колумба отправился через Атлантику — открывать Америку.

Он был принят очень дружелюбно специалистами кино.

Но… как пробиться на экраны?

1926 год.

Премьера в Атлантик-Сити.

Много лет спустя после появления «Броненосца» в Америке мне самому довелось гулять по этой новой приокеанской via Appia[i] разгула зрелищ и развлечений.

Набережная тянется без конца.

Вдоль набережной — небоскребы отелей; перед отелями ряды театров, концертных залов, ресторанов, магазинов.

И целая гирлянда «кинематографов».

В дни выхода на экран «Потемкина» — если мне не изменяет память — эта батарея кинотеатров грохотала «Бен Гуром» Фреда Нибло, «Большим парадом» Кинга Видора, «Олд Айронсайдс’ами»[1] Джеймса Крюзе и «Варьете» Дюпона.

Трудно пробиться через подобную «эскадру»!..

К тому же эти фильмы заполонили весь ряд кинотеатров, оставив прокатчику «Потемкина» лишь одинокий, хотя и большой кинотеатр на самом левом фланге кинобатарей Атлантик-Сити.

Это не то что просмотр «Потемкина» на острове Куба, где его показывали массам на арене боя быков!

«Меня мучило одно, — рассказывал мне позже владелец этого театра. — Лишь бы заставить гуляющих дойти до моего театра! Раз дойдя до театра, они не смогут не зайти в него, а раз {123} зайдя в него, они, выйдя, разнесут рекламу по всему побережью.

Но как заставить их дойти?!»

* * *

Близится день премьеры.

Возрастает нервность.

Во всех остальных театрах битковые сборы.

Что ожидает кинотеатр, расположенный на отлете? Что принесет ему картина, пришедшая из неведомой страны, картина без имен и звезд…

Близится вечер.

Спадает жар.

Тысячи гуляющих возвращаются с пляжей.

Тысячи других, укрывавшихся от солнца, высыпают из отелей подышать вечерним воздухом.

Тысячи ног мирно и лениво шуршат по бесконечным просторам океанской набережной.

А владельцев еще более ленивых ног вдоль побережья катают в плетеных креслах на колесах рослые негры, одетые в белые пиджаки и форменные кепи.

Мир и тишина…

Почти как в фильме — мирная сцена перед расстрелом на Одесской лестнице…

Но так же, как в фильме, внезапное:

«Вдруг!»

Вдруг пронзительный вой сирены.

Один. Другой. Третий.

И уже беспорядочной лавиной гуляющие устремляются вбок:

сбегают с террас, выскакивают из катящихся кресел, бегут, сшибая друг друга, по тротуарам набережной.

«Пожар! Пожар!»

Это горят не они.

Это не их гонит пожар из пылающего здания.

Их гонит любопытство.

Жажда зрелищ.

Пожар разразился на самом левом фланге набережной.

По крайней мере именно туда мчатся сверкающие грандиозные красивые чудовища пожарных машин.

Туда устремляются пожарные.

{124} Потому что именно оттуда несется отчаянный вопль пожарного сигнала. Тысячи ног побежали.

Тысячи людей помчались.

Тысячи глаз жадно всматриваются в здания вокруг.

Тысячи носов выжидательно втягивают воздух, стараясь уловить в нем запах гари.

Но тревога оказалась напрасной.

Кто-то по ошибке разбил пожарный сигнал.

И единственное зрелище, никак не способное оправдать обманутые надежды, — это фигура хозяина какого-то кинотеатра, с отчаянной руганью уплачивающего штраф за недосмотр: это в его театре какой-то проходимец разбил пожарный сигнал и скрылся в толпе.

Уж если не пожар, то хотя бы скандал…

Толпа окружает ругающихся.

Вплывает под навес кинотеатра.

Однако ругань в драку не переходит.

Новое разочарование.

Но скучающие глаза жадной до зрелищ толпы успели попасть в сети хитроумно расставленных щитов рекламы.

На фотографиях какие-то корабли.

Какие-то толпы, бегущие вниз по гигантским лестницам.

Как только что бежала сама эта толпа, встревоженная воем сирены…

Громадное женское лицо с разбитым пенсне и выбитым глазом…

Непривычное название «Потемкин»…

И незаметно для себя толпа уже заглотана сквозь решетки касс и турникеты контроля в мягкую тину ковров нижних фойе, в водовороты лестниц и уже накрепко заключена в цепкие объятия объемистых кресел зрительного зала.

Начинается сеанс…

Ругань у подъезда останавливается как по мановению волшебного жезла.

Краем глаза хозяин театра уловил, что зрительный зал полон, что билеты на следующие сеансы проданы…

И что в окошечке кассы уже мелькнула долгожданная табличка:

«Открыта предварительная продажа на ближайшие дни…»

Начиная со следующего дня, уже нет отбою от зрителей.

«Таковы были поистине пожарные меры, принятые к тому, чтобы привлечь внимание публики, — говорит, улыбаясь, хозяин {125} театра. — И так иногда маленькое разбитое стеклышко помогает побить рекорды сборов. А мифическим хулиганом, разбившим чудодейственное стеклышко, был, конечно, я сам…»