{118} «Двенадцать Апостолов»
1
Я ужасно не люблю выражение: «Чтобы сделать рагу из зайца…»
К тому же оно здесь совершенно неуместно.
Но вместе с тем — для того, чтобы сделать картину вокруг броненосца — все же нужен… броненосец.
А для истории броненосца в 1905 году этот броненосец еще должен быть именно такого типа, какие существовали в девятьсот пятом году.
За двадцать лет — а дело было летом 1925 года — облики военных кораблей категорически изменились.
Ни в Лужской губе финского залива — в Балтфлоте, ни во флоте Черного моря броненосца старого типа летом 1925 года уже нет.
Особенно в Черном море, откуда военные суда даже старого типа были уведены Врангелем и в большом количестве затоплены.
Весело покачивается на водах Севастопольского рейда крейсер «Коминтерн».
Но он вовсе не то, что нам надо. У него нет своеобразного широкого крупа, достойного цирковой лошади, — площадки юта — плацдарма знаменитой драмы на Тендре[i], которую нам надо воссоздавать…
Сам «Потемкин» много лет тому назад разобран, и даже не проследить, куда листопад истории разнес и разметал листы тяжелой брони, когда-то покрывавшей его мощные бока.
Однако разведка — киноразведка — доносит, что если не стало самого «Князя Потемкина Таврического», то жив еще его друг и однотипный сородич — когда-то мощный и славный броненосец «Двенадцать Апостолов».
{119} В цепях, прикованный к скалистому берегу, притянутый железными якорями к неподвижному песчаному морскому дну, стоит его когда-то героический остов в одной из самых дальних извилин так называемой Сухарной балки.
А сама Сухарная балка — одна из самых секретных извилин засекреченной зоны Севастопольского рейда.
И не напрасно.
Именно здесь — в глубоких подземельях, продолжающих извилины залива в недра гор, — хранятся сотни и тысячи мин. У входа к ним, как бдительный цербер в цепях, лежит продолговатое ржаво-серое тело «Двенадцати Апостолов».
Но не видно ни орудийных башен, ни мачт, ни флагштоков, ни капитанского мостика на громадной широкой спине этого дремлющего сторожевого кита.
Их унесло время.
И только многоярусное железное его брюхо иногда грохотом отзывается на стук вагонеток, перекатывающих тяжелое грохочущее и смертоносное содержимое его металлических сводов: мины, мины, мины.
Тело «Двенадцати Апостолов» тоже стало минным пакгаузом.
И потому-то серое тело его так тщательно приковано, притянуто и прикручено к тверди:
мина не любит толчков, мина избегает сотрясения, мина требует неподвижности и покоя.
* * *
Казалось, навеки застыли в неподвижности «Двенадцать Апостолов», как недвижно стоят двенадцать каменных изваяний сподвижников Христа по бокам романских порталов: они такие же серые, неподвижные, избитые ветрами и изрытые оспою непогоды, как и бока железного нефа, железного собора, по пояс погруженного в тихие воды Сухарной балки…
Но железному киту суждено еще раз пробудиться.
Еще раз двинуть боками.
Еще раз повернуть свой нос — казалось, навсегда уткнувшийся в утесы — в сторону открытого моря.
Броненосец стоит около самого скалистого берега: параллельно ему.
А «драма на Тендре» происходит в открытом море. Ни с боку, {120} ни с носа броненосца никак не «взять» кинокамерой таким образом, чтобы фоном не врывались в объектив тяжелые отвесные черные скалы.
Однако зоркий глаз помрежа Леши Крюкова, разыскавший великого железного старца в извилинах секретной зоны Севастопольского рейда, разглядел возможность преодоления и этой трудности.
Поворотом своего мощного тела на девяносто градусов корабль становится к берегу перпендикулярно: этим путем он фасом своим, взятым с носа, попадает точно против расселины окружающих скал и рисуется во всю ширину своих боков на чистом небесном фоне!
И кажется, что броненосец в открытом море.
Вокруг него носятся удивленные чайки, привыкшие считать его за горный уступ. И полет их еще усугубляет иллюзию.
В тревожной тишине ворочается железный кит.
* * *
Особое распоряжение командования Черноморским флотом снова, в последний раз, поставило железного гиганта носом к морю.
И кажется, что носом этим он втягивает соленый воздух открытой глади после застойного запаха тины у подножия берегов.
Дремлющие в его чреве мины, вероятно, ничего не заметили, пока совершался тот плавный оборот его грузного тела.
Но стук топоров не мог не тревожить их сна: это на палубе подлинного броненосца собирают верхнюю часть броненосца фанерного.
Из реек, балок и фанеры по старым чертежам, хранящимся в Адмиралтействе, воссоздан точный облик внешнего вида броненосца «Потемкин».
В этом почти символ самого фильма — на базе подлинной истории воссоздать средствами искусства прошлое…
Но ни единого рывка ни вправо, ни влево.
Ни одного сантиметра вбок!
Иначе погибнет иллюзия открытого моря.
Иначе лукаво в объектив станут заглядывать седые скалы, как престарелые красавицы на офортах Гойи, заглядывающие в зеркала — «и так до самой смерти»[ii].
{121} Жесткие пространственные шоры держат нас в узде.
Не менее жестки шоры времени:
жесткие сроки необходимости сдачи картины в день юбилея не дают разбегаться замыслам.
«Раку воображения», как называет Юрий Олеша неуемное буйство фантазии, здесь негде процветать.
Цепи и якоря держат в узде старое тело броненосца, рвущегося в море.
Оковы пространства и якоря сроков держат в узде излишки жадной выдумки.
Может быть, именно это и придает строгость и стройность письму самого фильма.
* * *
Мины, мины, мины.
Недаром они все время выкатываются из-под пера на бумагу.
Под знаком мин идет вся работа.
Курить нельзя.
Понапрасну бегать нельзя.
Излишне стучать нельзя.
Даже без особой нужды пребывать на палубе и то — нельзя!
Страшнее мин — мина, которою на нос глядит специально к нам приставленный хранитель мин — отгадайте, с какой фамилией?
Тов. Глазастиков!
Г-Л-А-З-А-С-Т-И-К-О-В!
Это не игра слов. Но зато — увы! — это полная характеристика внутреннего содержания носителя этого недреманного ока, этого аргуса, охраняющего ярусы мин под нашими ногами — от вспышек, от излишней тряски, от детонации…
На выгрузку мин понадобились бы месяцы, а у нас всего две недели сроку, чтобы успеть окончить фильм к юбилейному заседанию!
Попробуйте в таких условиях снимать бунт!
Однако — тщетны россам все препоны[iii]: бунт был отснят!
Правда, в картине есть и вид броненосца сбоку… Но этот вид снят в мавританских хоромах Сандуновских бань в Москве: в тепловатой воде бассейна покачивается серое тельце модели броненосца.
[i] «Драма на Тендре» — название второго «акта» фильма «Броненосец “Потемкин”», эпизод попытки командира корабля казнить для устрашения экипажа группу матросов, что становится причиной восстания. События на «Потемкине» начались 14.VI.1905 в Тендровской бухте (остров Тендра близ Одессы).
[ii] Имеется в виду офорт 55 «Hasta la muerte» («До самой смерти») из серии Гойи «Капричос» (1799).
[iii] «Тщетны россам все препоны» — ставший поговоркой стих из оды XVIII в.