IV. Продолжение войны и плена
Питание. Устройство церкви в манеже. Возвращенье оружия полковнику Барыбину. Об Алленбургском бое – книга немецкого генерала Гальвица. Переезд в лагерь Гнаденфрей.
Многие из нас еще в 1915 году были уверены, что война окончится скоро, но пленные англичане с улыбкой говорили нам, что «война еще не начиналась, потому что английская армия еще только вступает в войну». Конечно, нам обидно было слышать такое мнение, и тогда известная фраза англичан «будем вести войну до последнего солдата» была нами дополнена словом «русского», то есть англичане «будут вести войну до последнего русского солдата».
Еще и сейчас я живо представляю себе наш лагерь Нейссе, этот пыльный плац и узенькие проулочки между дощатыми бараками, где мы, пленные, бродили и группами, и парами, и поодиночке, все время мечтая о свободе.
Некоторые, даже пожилые, офицеры, заботясь о поддержании своего здоровья, занимались пассивной гимнастикой и упражнялись в беге вокруг своего лагеря; другие же смеялись над ними, особенно над бегающими бородатыми и лысыми капитанами: гимнастика и бег вызывали усиленный аппетит, а удовлетворить его было нельзя при нашем скудном, почти без жиров питании.
Общая столовая была устроена в бывших артиллерийских конюшнях. За прежними стойлами-загородками для каждой лошади стояли теперь столы, на десять-двенадцать человек каждый, и скамейки. За эти столы садились по национальностям. Блюда были незатейливые, но все-таки первое время нашего плена, пока у немцев не введена была еще «карточная система», мы получали иногда и по кусочку мяса. Главное же блюдо было винегрет из капусты, картофеля и свеклы и вареная брюква, облитая каким-то «эрзац-соусом».
Уже и тогда некоторые офицеры, боясь заболеть от недоедания цингой, старались покупать в кантине лук и чеснок.
Вспоминается забавная картина в столовой: штабс-капитан нашего полка Соболевский перед самым обедом приготовил себе «тюрю», то есть нарезал в большую глубокую тарелку очень много зеленого луку, крупно посолил солью и неторопливо начал с хлебом уничтожать это «лакомое» блюдо. Проходивший в это время по столовой герцог Шуазель со своей свитой, увидя это зрелище, остановился около нашего стола и с изумлением долго смотрел «прямо в рот» штабс-капитана Соболевского, пока тот не очистил свою тарелку. «И чего тут удивляться? – проговорил Соболевский. – Ведь мы не удивляемся, что они едят лягушек!»
Бани и ванн для военнопленных в Нейссе не было, а только в две недели раз горячие и холодные души.
Что касается пищи для ума, то в этот первый период нашего плена в лагере Нейссе, например, трудно было достать хорошую книгу, а тем более газету. «Кто-то» доставлял для просвещения русских пленных специально-революционную или порнографическую литературу, вернее, «макулатуру». Ни того, ни другого читать не хотелось. В раскаленных от солнца душных бараках не сиделось…
Был один заветный уголок в лагере, это четыре-пять кустов сирени и скамейка около церкви-манежа. Сюда я любил заходить посидеть около Храма Божьего. Здесь, когда сумерки обращались в темноту и уже не видны были наши охранители-часовые и унылые бараки, я, лежа на скамейке, любил смотреть на звездное небо, и я с неописуемым изумлением и радостью убеждался, что и здесь оно такое же родное – не чужое… Мечтам, планам и думам о будущем не было конца!