С момента плена особенно усилилась тоска по Родине. Что там о нас думают? Не осуждают ли нас? Скоро ли там станет известна страшная героически-трагическая эпопея 20-го корпуса, который в течение двенадцати дней и ночей почти непрерывно отбивался от многочисленного сильнейшего противника, постепенно истекая кровью, и в то же время наносил врагу огромные потери?
Как должны волноваться и страдать за нас наши близкие, родные, не получая от нас так долго (больше месяца) никаких известий!
Все эти мысли не давали нам покоя. Как раз в это тяжелое время, когда скорбная душа искала утешения и требовала духовной пищи, наступила Страстная седмица Великого Поста. В плену на форту с нами оказались два полковых священника. У одного из них были запасные Святые Дары для причащения умирающих и Святой Антиминс, что полагается на Престол для совершения Обедни. Явилась мысль устроить Богослужение. Наша Stub’a, узнав от уфимцев, что я в своем полку исполнял должность церковного ктитора, выбрала меня ктитором.
В нашем «склепе», в проходе между двумя комнатами, была широкая арка, здесь-то и устроили мы импровизированную часовенку. После длинных переговоров с немцами, на собранные по подписке деньги удалось мне через переводчика купить в городе Нейссе три картины: «Спасителя в терновом венке», «Богоматери со Св. Младенцем» и «Моление о Чаше» и к ним три лампадки. Эти священные изображения повесил я на стенах арки; здесь же некоторые из нас укрепили свои маленькие образочки – «благословенья» на войну наших отцов, матерей, жен – или просто свои нательные крестики. Через переводчика же купил я сто парафиновых свечей, восковых не достали. Командир 211-го Никольского полка полковник Шебуранов сам сколотил из новых досок жертвенник для Богослужения и Запрестольный Крест. Нашлись офицеры, которые сшили из сатина и серебряного позумента и облачение – ризу для батюшки.
И вот в Великий Четверг, вечером, когда зажгли священный огонек в лампадках перед иконами и все офицеры встали с зажженными в руках свечами слушать чтение двенадцати Евангелий о Страстях Господних, когда импровизированный хор офицеров стройно запел «Слава долготерпению Твоему, Господи», умилению и слезам нашим не было конца…
Висящие на стенах арки-часовни шейные крестики и образочки – благословенье родных – напоминали нам о Небесной помощи, благодаря которой мы избежали смерти… Вот висит и моя иконочка Казанской Божией Матери, с которой я никогда в боях не расставался, и перед моим мысленным взором ярко встали страшные моменты боев!
Вот первый бой – Сталупенен, где я, идя в атаку и мысленно простясь с жизнью, исступленно молился Богу…
Вот не менее страшный, но победный Гумбиненский бой, давший нам во Франции название «спасителей Парижа»…
Вот бой за Алленбургский мост. Как горячо молился я в ту ночь перед этим образочком Казанской Божией Матери, и Она тогда покрыла нас своим Святым Покровом! Без Ее Небесной помощи разве смогла бы одна рота с батареей задержать на сутки и не пустить на мост целый полк с тяжелой артиллерией?!
Ночная атака у Капсодзе…
Бой у Герритена…
Везде эта иконочка была со мной, на моей груди.
Бой у Скроблиненской рощи на реке Виек… Я вспомнил, как в моем окопе все тогда сгорело, кроме этого образочка Царицы Небесной… Он тогда только потемнел от огня, и я сейчас невольно пристально смотрю на него и с умилением ясно вижу эту черноту от ожога на ризе Божией Матери!.. Со слезами молил я тогда Ея заступления перед страшным неравным боем, где две роты (моя и 9-я) могли быть отрезанными от полка и погибнуть! И Она заступилась!
Дальше… Крестный путь и «голгофа» 20-го корпуса… Недаром перед этим мы видели таинственный крест на небе!..
Вот страшная картина после победного боя у Махарце 3 февраля: все шоссе у озера Сервы и обе опушки леса покрыты были трупами, и, казалось, самый воздух плакал и ревел от тех стонов и воя раненых и умирающих, что неслись тогда к Небу из леса и изо всех хат деревни Серски-Ляс!!
Бедный Шаломицкий, в каких страшных муках умирал он тогда в хате с пробитым пулею немецкого офицера черепом!
Вот последний страшный бой у Волькуши, бой, превратившийся в «бойню»!
Быстро, как тени, мелькают в моей памяти убитые в боях наши герои-уфимцы во главе с доблестным командиром полковником Отрыганьевым: «Мишель» Попов, Коля Нечаев, подполковник Красиков, капитан Епикацеро, мой друг Митя Трипецкий, капитан Пузиновский, штабс-капитан Куницкий, молодые офицеры: Буров и Сквиренко, несчастный капитан Кемпинский, капитан Гарныш, капитан Приходко и другие славные уфимцы-офицеры, на поле брани свою жизнь положившие! А герои унтер-офицеры?! А незаметные герои – рядовые?! Сколько их полегло в кровавых боях!
Все они теперь, как живые, встали перед моим духовным взором, когда мы, оставшиеся в живых, встали на молитву, и началась всенощная…
Я как сейчас вижу эту трогательную в плену картину: многих, и седых, и юных, плачущих офицеров, которые, как дети, не могли сдержать себя и всхлипывали, стоя со свечами у своих постелей. Это был незабываемый момент: наша скорбь о плене и наша тоска по Родине вылились в этих слезах!
Но вот батюшка начал читать первое Евангелие – предсмертная беседа Иисуса Христа с Апостолами, и дивные слова о любви и всепрощении успокаивают взволнованную мою душу. Кроме того, знакомые мелодичные церковные напевы напоминали нам о Родине! Ведь сейчас и там наши близкие, родные и друзья, молятся Богу, слушая повествование о Страданиях Спасителя.
На душе стало еще легче…
Когда после этой необыкновенной Всенощной я вышел из нашего склепа на узкий крепостной дворик, была темная ночь. Я посмотрел на небо и невольно залюбовался яркими звездами!.. Мне вспомнились стихи поэта:
Чем ночь темней, тем ярче звезды!
Чем глубже скорбь, тем ближе Бог!
В Великую Пятницу, опять вечером, после всенощной, мы совершили крестный ход («погребение Христа») со Святой Плащаницей (Ее изображал Святой Антиминс) около валов, внутри нашего форта. Хор офицеров стройно пел: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!»
Скорбный величественный напев молитвенно звучал в чуждой нам обстановке старой немецкой крепости… Немцы (администрация форта) смотрели теперь с почтением на нашу процессию, а ведь каких трудов стоило нашему старшему на форту полковнику Пузанову уговорить коменданта, чтобы разрешил нам этот крестный ход!
Вообще, после всего перенесенного нами на войне, где каждому из нас смерть много раз заглядывала в очи, явился необыкновенный религиозный подъем! Многие офицеры, до войны совершенно не верующие или индифферентно относившиеся к религии, стали теперь верующими.
Непередаваемо огромную радость в эти дни доставило нам известие о взятии нашими войсками крепости Перемышль. В немецких газетах говорилось об этом вскользь, но мы знали, какое большое и политическое, и стратегическое значение имело падение этой крепости. После прочтения телеграммы об этой серьезной победе громкими криками «ура» мы выразили нашу радость. Настроение наше улучшалось.
В Великую Субботу утром пришло распоряжение немецких властей о переводе всей нашей группы из форта № 3 в лагерь военнопленных в город Нейссе.
Сборы были небольшие. Каждый офицер собрал свои пожитки, заключавшиеся в подушке и одеяле или лишней паре белья и т. п. вещей, купленных в кантине на форту, и мы небольшой группой, сопровождаемые конвоем, двинулись в город Нейссе.
Свободное копирование
