Глава десятая
Вот о чем я думала, ожидая суда: «Почему мои родители назвали свою первую дочь Беверли Энн Донофрио и навсегда присвоили мне инициалы БЭД?. О чем они думали? Я имею в виду, что для ребенка это тяжелое бремя. Тяжело его носить, выйдя из младенческого возраста. «Нет, нет. Плохая девочка».
Во втором классе учитель велел нам написать свои инициалы жирным шрифтом на обложке папки, в которой мы весь год собирали свои работы по рисованию. Каждый раз, когда я вынимала эту огромную манильскую папку из сумки, кто-нибудь показывал пальцем и говорил с издевкой: «Плохая Беверли, плохая Беверли». Остальные подхватывали: «Плохая Беверли, плохая Беверли». Для нормальной второклассницы это было бы грубо. Для сверхчувствительной маленькой девочки вроде меня, это было гибельно. Я была из тех, кто плачет при виде брошенного котенка. Я была привередливой, переживала из-за грязных рук или мокрых ног. До четырех лет не выходила на балкон без платка, боясь, что птицы спикируют на меня и вырвут мои волосы. Пришла к мысли, что родителям следовало назвать меня Катерина Роза Энн Зелда Иоланда.
Теперь, в двадцать один год, когда мое имя напечатано в газетах, где меня упоминают как возможного члена группировки, захваченной с марихуаной на десять тысяч долларов (на самом деле мы собирались продать ее за тысячу), меня назвали бы не только плохой и сумасшедшей, но еще и пресловутой.
Городские власти пригрозили мне выселением, если я не выгоню Фей. В один ветреный субботний день я помогла погрузить ее пожитки в фургон и мы обнялись на прощание. Она переезжала всего лишь к матери, а ощущение было как будто на другой конец света. Когда мы разомкнули объятия волосы Фей окутали ее лицо и задели мое. У меня потекли слезы, думаю, что она не заметила. Они с Амелией сели в машину. Джейсон держал меня за руку. Фей опустила окно и сказла «Ты веришь в это дерьмо?» и рассмеялась. Выезжая задним ходом, сказала: «Эй, Бев», - навела палец на здание суда и сказла: «Хрен им». Я должна была согласиться. Не думаю, что дело было веселое.
Мы с Джейсоном вошли в дом. Теперь там было пусто, только матрас от старой детской кроватки Джейсона, брошенный в угол гостиной, и стол с белой столешницей на кухне, подаренный мамой Фей от доброго сердца.
Я села на этот матрас, Джейсон сел рядом. «Почему они должны были уехать?» - спросил он.
«Потому что меня арестовали за то, чего я не делала».
«Почему?»
«Потому что жизнь не справедлива». Ему было всего три с половиной, но я хотела, быть с ним прямой и откровенной, чтобы он не вырос таким как я. Мне все преподносили искаженно. Я падала на землю, зарывалась лицом в траву и готова была целовать грязь в знак любви к Америке. Если какой-нибудь ребенок говорил мне уйти с его двора, я упирала руки в бедра и не отступала ни на шаг. «Это свободная страна», - говорила я. Вот дура!
Свободное копирование
