Будучи молодым человеком, который только что вернулся "домой" в Торонто и еще скучал по "дому" в Палестине, я был глубоко озадачен очевидной непоследовательностью маминой позиции. Теперь, когда я стал старше, у меня собственные дети, наверное, ее нежелание отпустить меня стало понятнее. Сам же я не потерял ни желания жить в Израиле, ни надежды однажды его исполнить. Так в 1975 году я сгоряча купил виллу под Натанией. Но из-за нынешней опасной и напряженой тамошней обстановки я испытываю смешанные чувства по поводу переселения туда моих детей.
Что бы она ни думала о переселении в Палестину, не могло быть сомнений в том, что привязанность к этой стране сохранилась до последних ее дней. На смертном одре она взяла с меня обещание похоронить ее в воссозданном уже государстве Израиль. Я сдержал слово, ее могила находится в Дегании, первом киббуце. Я решил последовать ее примеру. Где бы я ни жил, я тоже надеюсь найти последнее пристанище в земле Израиля.
Но все это о будущем. Однако, многое поняв сейчас, в то время я не сильно задумывался о чувствах других. Было достаточно положительных моментов, чтобы пережить огорчения связанные с возвращением в Канаду. Родители успешно добились моего возвращения в Торонто, к радости отца я начал заниматься бизнесом. Но не было желания остаться и даже малейшего интереса к Tip Top Tailors как к постоянному занятию. Повторюсь, я наслаждался роскошью и комфортом прежней жизни. Но этого было мало, чтобы подсластить пилюлю. Как я не раз говорил отцу, я чувствовал себя как зверь в клетке.
Оглядываясь назад, я вижу, что следующие десять лет, до того, как я попал на войну, были худшими в моей жизни. Они могли быть много хуже, и определенно были для моего поколения в Канаде. Тысячи молодых людей, выброшенных с работы Депрессией, провели десять "потерянных лет", скитаясь по стране в товарных поездах, ночуя в бродяжьих притонах, живя на то, что можно выпросить, одолжить или украсть, постоянно в поисках несуществующей работы. Это были страшные времена.
Моя жизнь, по сравнению с этим, была невероятно комфортна. Как было принято, мой отец верил, что его сыновья должны постигать бизнес снизу вверх. Поэтому сначала я провел длительное время на трудных, грязных работах на складе и на фабрике прежде, чем достиг уровня «белого воротничка». Но у меня была работа с весьма очевидными перспективами и почти все, что можно было купить за деньги.
Однако я был обделен. Я мог скрывать это в течение рабочего дня, поскольку знал, что бизнес сильно страдает от Депрессии и моя помощь необходима. Но вне работы я давал себе волю. Я дичал, я все время кутил, носился на машине по дорогам как по гоночному треку. Стал много пить. По большей части самогон, поскольку Канада официально соблюдала сухой закон. Мне повезло, что я не заработал какую-нибудь болезнь из тех, что настигали людей, пьющих суррогаты, не ослеп и не умер. Мне повезло, что я не попал ни в тюрьму, ни в гроб.
Позволяя себе криминальный алкоголь, я все же старался быть в форме. Я гордился крепким телосложением, приобретенным в Палестине. Худой и сильный, шести футов двух дюймов росту и двухсот фунтов веса, я не хотел вновь превратиться в того, рыхлого и тучного, каким я приплыл из Европы. Тяжело работая днем, напиваясь разгульными вечерами, я сделал привычкой ежедневное посещение спортзала. Боксировал три раунда, прыгал, бил грушу, поднимал тяжести, боролся с профессионалами. Это была хорошая профессиональная тренировка, держащая меня в форме.
С телом я управлялся, но душа была в упадке. Депрессия безусловно сильно ударила по Торонто, но и в лучшие времена этот город не заставлял сердце петь. Ханжеским ледником называл его в свое время Уиндем Льюис и не совсем был неправ. К счастью, сегодня он не узнал бы города. Ничто не давало мне там ощущение дома: ни мои гулянки, ни материальная роскошь, ни спортивные тренировки. Я был несчастен от невозможности вернуться в Палестину и напряженно выискивал любой шанс, который позволил бы сбыться этой мечте. Когда три года спустя после возвращения в Торонто такой шанс представился, я ухватился за него.
