Сложно сказать, сколько времени это продолжалось. Мне казалось, что прошел целый день, но я знаю, что это было не так, что вечером в день моего ареста за мной пришли, чтобы отконвоировать на допрос. Никакой еды мне не предлагалось, но, как ни странно, я совсем не чувствовал голода.
В конце концов, охранник открыл дверь и приказал мне выйти и следовать за ним, держа руки за спиной. Мы прошли по нескольким коридорам, и я вновь почувствовал прилив волнения и энтузиазма – я был уверен, что грядущая встреча все объяснит и положит конец всей этой фантастической истории.
Мы вышли в коридор, двери по сторонам которого отстояли одна от другой дальше, чем в коридорах с камерами. В одну из этих дверей охранник слегка постучал, и затем сразу открыл ее, не дожидаясь приглашения. Внутри мой взгляд уперся в большое зарешеченное окно, занавешенное темно-коричневыми шторами. Хотя шторы были закрыты, я мог заметить, что за окнами была ночь. Я пытался понять, сколько времени прошло, и во все глаза глядел на шторы, силясь восстановить контакт с внешним миром, когда услышал голос: «Я – полковник Сидоров, следователь по вашему делу».
Тот, кому принадлежал этот голос, возвышался над громадным столом, находящимся в дальнем конце комнаты. На столе была лампа с абажуром, а яркий свет от лампы под потолком отсвечивал на его голове. Он был довольно высоким, около 180 см. На его вытянутом лице играла слегка удивленная и циничная улыбка. Это лицо можно было бы назвать красивым, если бы оно не было изъедено оспой, и вначале мне было немного трудно на него смотреть.
«Садитесь» - сказал Сидоров, указав мне на маленький деревянный столик с жестким стулом, стоявший напротив его стола справа от меня. Большой и маленький столы разделяло около двух метров. Я сел и, ничего не говоря, внимательно изучил сидящего напротив мужчину. В камере у меня было достаточно времени для того, чтобы взять свою ярость под контроль, и я твердо намеревался держать себя в руках – настолько, насколько возможно. Если они уже думают, что поимели меня, говорил я себе, то им следует приготовиться к сюрпризам. Мужчине, которого я изучал, было около тридцати семи или восьми лет; он был подтянутым и стройным, с двумя звездами лейтенанта-полковника на погонах; на лацкан его мундира была приколота большая заколка в форме бриллианта темно-синего цвета. Он тоже сел за свой стол, открыл папку и принялся молча читать. У меня было время отметить, что на столе, помимо лампы, есть еще телефон, а позади стола находится некое подобие контрольной панели с кнопками и несколько розеток. Один из проводов тянулся к столу.
Сидоров несколько минут читал бумаги из папки, время от времени поглядывая на меня со своей удивленной полуулыбкой, оставлявшей небольшие морщинки на его хорошо упитанном лице. Вскоре я почувствовал, что уже достаточно владею ситуацией, и, когда он в очередной раз устремил на меня свой иронично-циничный взгляд, я улыбнулся в ответ и произнес: «Что ж, я рад наконец-то встретить кого-то из ответственных лиц, полковник Сидоров, потому что было бы в самый раз исправить эту маленькую ошибку, пока кое-кто не озаботится этим всерьез».
Выражение лица Сидорова едва заметным образом изменилось. Его улыбка на миллиметр приблизилась к реальной. Он поднял кверху указательный палец, показывая, что мне следует подождать, и продолжил свое чтение.
Я сказал: «Послушайте, я извиняюсь, что отрываю вас от вашего чтения, но мне кажется, что вам следует услышать то, что я хотел бы вам сказать, не так ли?»
Он положил папку на стол и произнес: «Да, да! Именно для этого мы здесь. По крайней мере, именно для этого Я здесь. Вы знаете, почему мы доставили вас сюда?»
«В том то и дело, - отвечал я спокойно, продолжая улыбаться Сидорову и демонстрируя свою уверенность. – Я здесь безо всякой причины. И не существует такой причины, по которой мне следовало бы здесь находиться. Ваше правительство попадет в весьма неприятную ситуацию, если меня немедленно не освободят. Когда в посольстве Соединенных Штатов узнают, что…»
Но Сидоров прервал мое выступление коротким взмахом руки: «Думайте! – отрезал он резко, но беззлобно. На его лице продолжала играть все та же полуулыбка. Он был похож на учителя математики, который знает, что вы всего лишь в шаге от правильного ответа, и пытается подтолкнуть вас к нему. – Подумайте об этом немного. Я уверен, что если вы хоть немного подумаете, вы поймете, почему вы здесь. Затем вы сможете мне рассказать об этом, и я буду очень рад, как вы выразились, услышать то, что вы хотите мне сказать».
Внезапно мне в голову пришла идея. Мой русский акцент не был таким уж плохим, но я позволил ему опуститься ниже обычного уровня и неуверенно произнес: «Может быть, я не очень вас хорошо понимаю. Мы можем достать переводчик? Я боюсь, мой русский не есть очень хорош».
На какой-то момент брови Сидорова удивленно приподнялись. Затем он отошел к двери и о чем-то поговорил с охранником. Пока мы ждали, он продолжил чтение бумаг из довольно толстой папки, около 7 см. толщиной, и достал сигарету. Я вынул свои сигареты и отрывисто произнес по-русски: «Хотите ли вы попробовать американских сигарет?»
Сидоров на секунду замешкался, а затем произнес: «Конечно, советские сигареты намного лучше, - что определенно неправда. - Но из вежливости, да, я возьму, спасибо».
Я произнес: «Простите, сэр, но я не понял всего, что вы сказали».
Он улыбнулся, взял предложенный мной Честерфилд, зажег мою сигарету, а после свою.
Вскоре прибыл юноша - младший лейтенант с блокнотом для ведения стенограммы. Быстро и гораздо более серьезным тоном Сидоров приказал ему сказать мне, что я обвиняюсь в шпионаже против Советского Союза. Когда я услышал эти слова, сказанные по-русски, на моем лице должен был отобразиться тот шок, что я при этом испытал, но я дождался слов переводчика. Затем я сказал по-английски, вначале чрезвычайно эмоционально: «Это ужасная ошибка! Скажите ему, что я никогда не участвовал в какой-либо шпионской деятельности. Я просто клерк в американском посольстве, он взял не того человека!»
Языковые навыки переводчика оказались не совсем адекватными заданию. С сильным украинским акцентом он перевел это, как «Произошла большая ошибка. Я всегда участвовал в шпионской деятельности с клерком из американского посольства. Он – не тот человек».
Эта белиберда привела меня в бешенство. Я закричал Сидорову по-русски: «Нет, нет, черт побери! Этот парень никуда не годится. Я сказал, что я никогда не участвовал в какой-либо шпионской деятельности! Я..» И тут я понял, что попался. Наверное, я говорил по-русски даже лучше, чем этот украинский паренек, вызвавшийся быть переводчиком.
На этот раз улыбка Сидорова растянулась действительно широко, показав немалое количество золота. Он кивнул младшему лейтенанту выйти – «Все». Парень удалился из комнаты.
«Давайте не будем больше терять время, гражданин Должин, - произнес Сидоров, продолжая улыбаться. – Вы говорите, мы сделали ошибку. Я вам скажу – мы никогда не делаем ошибок. Вы утверждаете, что никогда не были вовлечены в шпионскую деятельность. Я вам говорю, что мы можем это очень легко доказать». Он поднял со стола папку, и я увидел, что в действительности это были две папки, сшитые одна с другой.
«Это все – здесь, - продолжил он. – Явки, даты, имена сообщников. Все здесь. У нас на вас целое дело. Действительно, целое дело! Поэтому не волнуйтесь», - опять! «Не волнуйтесь, что это ошибка».
Затем он наклонился над своим столом, посмотрел мне в глаза очень жестко и тихо произнес: «МГБ не совершает ошибок, мой друг. Мы Никогда Не Делаем Ошибок».
Он сунул мне листок бумаги с печатью. Это был ордер на мой арест. В нем значилось, что в соответствии со статьей 58 советского уголовного законодательства, пункты 6, 8, 10 и т.д., я обвинялся в шпионаже, политическом терроризме, антисоветской пропаганде и т.д. и т.п. Но наибольшее впечатление на меня произвела подпись под этим документом: Руденко.
Генерал Роман Руденко был генеральным прокурором Советского Союза. Я был шокирован и в то же время поражен своей значимостью, будучи обвиненным самой большой «шишкой». Все это стало казаться мне одновременно как большой глупостью, так и чем-то очень серьезным. Я недоумевал, известно ли что-либо об этом в посольстве – к этому времени там должны были меня хватиться.
Я сказал: «Мне нужно сделать телефонный звонок».
Сидоров сочувственно улыбнулся и покачал головой.
«Послушайте, - я повысил голос. – В моей стране даже обычному уголовному преступнику позволяется позвонить своему адвокату. Я хочу позвонить в посольство и вызвать сюда представителя! Я хочу…»
«То, чего вы хотите, вообще-то уже не имеет особого значения, - по отечески произнес Сидоров. – Вам надо было думать об этом перед тем, как становиться шпионом в моей стране. А так как это не рядовое уголовное преступление, то вы лишены привилегий обычного преступника».
«Однако, - Сидоров продолжил все в той же легкой дружественной манере, - может быть, что-то удастся сделать утром. Сейчас звонить уже слишком поздно, и мне необходимо получить от вас некоторую базовую информацию».
Я глубоко вздохнул. Кажется, мне нужно смириться с тем, что придется провести эту ночь на Лубянке. Хотя из всего этого получится даже более интересная история – как меня допрашивали люди из МГБ. Я сказал себе – ладно, Алекс, приободрись. Завтра из посольства придут, чтобы забрать тебя отсюда. Попытайся, пока у тебя есть такая возможность, получить от всего этого удовольствие. Я кивнул Сидорову в знак своего согласия.
- Где вы родились?
- Нью-Йорк, Ист стрит, дом номер 110.
- Как вы попали в СССР?
- Мой отец приехал сюда в 30-х по контракту, работать специалистом на Московском Автомобильном заводе. Позже он привез сюда свою семью. Во время войны его забрали служить в вашу армию, а я получил место в посольстве. Вот и все. Вскоре я собираюсь пожениться и уехать обратно в Штаты.
Сидоров записал все сказанное. В ответ на последнее мое высказывание он заметил: «Да, нам известно многое о ваших отношениях с женщинами здесь, в Москве. Но я думаю, что теперь ваша женитьба вряд ли возможна, вы так не считаете?»
«Что это? - думал я. – Возможно, он ищет подход к тому, чтобы предложить мне работать на них. Поставить кандидата под полный контроль, запугать, а потом предложить выход, если тот согласится сотрудничать». Предположение о существовании в их головах такого плана бесило меня. Я решил заставить себя вести как можно более хладнокровно, вне зависимости от того, что они еще выкинут, и никогда более не выходить из себя, как это произошло в случае с переводчиком. Будь выше их, говорил я себе. Поэтому, вместо того, чтобы клюнуть на приманку относительно свадьбы, я продолжал улыбаться, ожидая следующего вопроса.
