Я помню Глава 9 Центральный Дом Работников Искусств
Я сразу же пошла в дирекцию ЦДРИ (Центрального Дома Работников Искусств) рассказала о себе и своём не очень большом опыте.
Дом принадлежал профсоюзу творческой интеллигенции и объединял художников, реставраторов, музыкантов, артистов. Ежемесячно членам Дома высылались книжечки – планы мероприятий на месяц.
Мне повезло: невзирая на некоторые сложности (имелась третья группа инвалидности, что позволяло работать на два часа меньше), зачислили на должность заведующей передвижным фондом библиотеки. Это означало, что в мои обязанности входит создание небольших библиотек и регулярный обмен книг в различных творческих коллективах. Я выбрала любимые театры – Таганку, театр А. Эфроса, М. Захарова, реставрационный комбинат и ещё несколько организаций.
Один день в неделю был разъездной.
Обычно, в такой день, помимо проверки своих библиотек, смотрела репетиции на Таганке или у А. Эфроса. Это выглядело новым и необычайно интересным занятием. Я видела, как рождаются спектакли, слышала общение актёров и режиссёров.
Однажды, смотрела репетицию «Мастера и Маргариты». Проигрывалась сцена, в которой Николай Иванович возвращается усталый после работы. Вдруг, он видит обнажённую Маргариту, раскачивающуюся на качелях. Сцена никак не удовлетворяла Ю. Любимова. Тогда Любимов сам стал показывать её. И это было гениально.
Интересно было слышать общение артистов с Ю. Любимовым. Работая на грани возможного, Ю. Любимов отражал все болевые точки нашего общества. Ему было свойственно использовать злободневные возможности текста. В спектаклях театра на Таганке ощущался гротеск, ассоциативная связь с современностью. Этот театр был нашей совестью.
Всегда, о каком бы времени ни говорил спектакль, мы чувствовали сегодняшний день. И в «Гамлете» с Высоцким мы вместе с ним боролись против всей власти. Эти часы в театре были нашими свободными часами. И именно поэтому посещения Таганки являлись прорывом в свободу. Я просмотрела весь репертуар театра.
Недавно к 90-летию Ю. Любимова вышла в свет книга «Личное дело одного театра» (авторы Е. Абелюк и Е. Леенсон – М; «Нов. литературное обозрение» 2007 г. ). В предисловии сказано: «Жить, не изменяя себе, театр мог только в постоянной и изнурительной борьбе. »
В день смери режиссёра Анатолия Эфроса у театра собрались тысячи поклонников этого светлого, талантливого человека. На крыше театра играл скрипач. Так прощались с особенным человеком, чья эстетика в корне отличалась от эстетики
Ю. Любимова.
«Если вы хотите прочесть пьесу, – обычно говаривал Анатолий Васильевич своим оппонентам, – то приготовьтесь встретиться с её интерпретацией. »
«... Спектакль должен быть с о в р е м е н н ы м не ассоциациями и аллюзиями, а своим построением и манерой. Аллюзии могут только испортить дело»
Режиссёр разрешал смотреть репетиции. И я побывала на многих, например на прогоне (первый показ для «пап и мам») «Колеса», спектакля по Н. В. Гоголю. Колесо на сцене (оформление Левенталя) означало, что в разные времена всё повторяется.
Когда я вернулась домой после «Женитьбы», поставленной А. Эфросом, для себя написала рецензию на спектакль, потрясший своей неожиданной драматичностью.
Мне казалось, что образ Агафьи Тихоновны – образ женщины несчастной, терзаемой противоречиями и нерешительностью – это образ России. Может быть, я ошибалась, но именно так чувствовала.
Общение Эфроса с актёрами в корне отличалось в от общения Ю. Любимова. Разбирая пьесы, А. Эфрос ждал сотворчества от актёров, а Любимов показывал сам.
Его спектакли на Малой Бронной выглядели совершенными. Он ставил Гоголя, Тургенева, Достоевского, Шекспира. Театральная номенклатура была оскорблена.
Звучали выступления о том, что режиссёр с такой фамилией не имеет права касаться классики. Каждый спектакль Анатолия Эфроса был не только праздником, он заставлял много думать, а иногда и перечитывать пьесы, желая до конца понять творческий замысел режиссёра.
Вскоре мне предложили проводить литературные вечера. Директор по творческой работе, Эммануил Самойлович Разниковский, был очень внимателен к сотрудникам, в его подчинении трудились инструкторы, которые и проводили вечера по своим направлениям: эстрада, цирк, музыка, театр, живопись (отдельно – инструктор по общественно-политической работе), работа с народными коллективами. Литературная ниша была почти пуста, лишь изредка чтецы приходили выступать со своими программами.
Мой первый вечер – «Встреча с московскими прозаиками». В гостях находились Ф. Искандер, Г. Горин, В. Аксёнов и А. Битов. Это была неожиданная встреча для посетителей Дома. Зал оказался переполнен – пришли даже сотрудники ЦДРИ, а это являлось хорошим знаком.
В Доме Работников Искусств было три зала: Большой зал (вмещал 650 человек), Камерный (на 200 человек), Малый зал. А ещё – очень уютная «Каминная» (на 150 человек).
Вход для членов ЦДРИ – бесплатный. Кроме членов ЦДРИ, на вечера могли приглашаться другие зрители, которым посылали пригласительные билеты, но и выступавшим тоже ничего не платили. Время было глухое, появиться перед зрителями могли немногие. Поэтому выступать соглашались почти всегда и почти все приглашённые. Вспоминая вечера и людей, которых я приглашала, думаю о том, что только два раза случились отказы от приглашения. Один раз это была Людмила Марковна Гурченко. Я пригласила её выступить в «Устном Литературном Альманахе» на странице «Артист за письменным столом», когда вышла её книга воспоминаний. Она ответила очень кратко, по-русски, что, мол, ей это не нужно...
В другой раз осмелилась позвонить И. Смоктуновскому, однако, услышав его жалобный голос и сетование, что ему и с детьми некогда общаться, почувствовала себя виноватой, извинилась и быстро свернула разговор.
Однажды, долго уговаривала Григория Бакланова выступить в Альманахе на странице «Прозы». Он отказывался, ссылаясь, что не умеет выступать, а я всё уговаривала: «Вы только посмотрите в глаза своим читателям, тем для кого ВЫ пишете. » – И говорила, говорила... До тех пор, пока он не засмеялся и согласился.
Потом, слушая не раз его выступления, была уверена, что есть и моя заслуга в том, как он общается с читателями.
Вечера, объявленные в ежемесячном календаре, вызывали внимание цензуры. Нужно было найти обходной путь, чтоб суметь рассказать о литераторах трудной судьбы. Такой путь был, как показалось, найден. Мы создали «Клуб читателя».
Такое нейтральное название не вызывало никаких вопросов. При клубе создали совет, в который входили:
Валентин Берестов – поэт.
Виктор Камянов – критик.
Владимир Порудоминский – писатель.
Юрий Манн – литературовед.
Андрей Чернов – поэт.
Совет – это люди, горячо преданные литературе, готовые сами выступить перед аудиторией и пригласить известных и малоизвестных авторов. К этим замечательным людям присоединились их друзья, ставшие многолетними помощниками и советчиками – Лидия Борисовна Лебединская, Натан Яковлевич Эйдельман, Владимир Яковлевич Лакшин.
Всегда буду помнить их и любить. Это – интеллигенты, которым до всего было дело. Изменить они ничего не могли, но открыть для неосведомлённых и непосвящённых людей окружающую несправедливость, жестокость, рассказать о времени, открыть новые грани известных творческих людей – это они делали. Об этих людях попытаюсь рассказать подробнее.
