24-е августа, пятница. Причина ареста профессора Иванова установлена с большей или меньшей степенью точности. Как и следовало ожидать, до тюрьмы его довели «самостийные» дела. Сидит он в тюрьме не здесь, а в Berhedorfe – там, где лагерь. Кто-то, видимо, дохнул там на него и написал, что он мутит воду и что «идеи», проповедуемые им, нарушают общественное спокойствие лагеря. Если ему удастся выбраться, эта история, надо полагать, немного вразумит его. А большего, чем легкого вразумления, ему никто не желает, потому что человек он очень неплохой.
Интересная деталь, которую я только что узнал: оказывается, жена профессора – русская чистейшей воды и ни слова не умеет по-украински. Дома они говорят только по-русски. А однажды еще в Киеве в споре с Лялей профессор поучал ее, что все люди, живущие на Украине, непременно должны говорить по-украински не только в общественных местах, а, главное, в семье. Жена профессора – добрейшей души человек. Уж не русский ли сам-то господин профессор? И фамилия у него что-то уж очень подозрительная, да и специфических украинских черт у него не слишком много, ну и… долго ли до греха?
Ведь знавал же я в Берлине русского (правда, круглого болвана и мерзавца), который, поступив в литературное украинское бюро, тотчас же превратился в «щирого» и начал утверждать:
– А ведь Россия-то пошла от Украины.
Ох ты, время, времечко, –
Горькое житье…