При нашем путешествии у меня дважды сильно забилось сердце. Первый раз это случилось при подъезде к Донецку, точнее к станции Рутченковой. С ней в моем сознании еще с детства ассоциируется очень многое, хотя я здесь никогда не был. На Рутченковой в 30-е годы работал мой отец и дядя Алексей, живет дядя Елисей, жила мать, здесь живет и работает много наших деревенских. Как хотелось мне, чтобы поезд там стоял долго-долго, хотя у меня и не было адреса дяди. Но на Рутченковой мы даже не остановились.
Второй раз сильно забилось мое сердце, как при возвращении на родину, при въезде в Крым.
Прослужив два года в Крыму, я впервые ехал через Гнилой Сиваш. Как к родной, подъезжал я к Феодосии, где мне пришлось побывать в 1959 году во время учений. Прибыли мы туда на шестой день пути. В Феодосии и Айвазовской все пути забиты товарняками с военным или, как здесь говорят, специальным грузом. Рядом с нами стоит товарняк с зенитками и танками. Повсюду видна охрана, по станции снует много больших чинов. Начинаем выгружаться.
К нам прибывают представители от разных служб, ответственные за отправку кораблей. Прибыл и наш представитель — подполковник Антипов от Главного военно-медицинского управления. Он интересуется заболеваемостью дизентерией, говорит, что с предыдущего нашего эшелона снял двух больных дизентерией.
Разгрузившись, едем в Феодосийский полк ПВО, размещаем там технику, устраиваемся сами. На следующий день делаем открытие, что нас кормят усиленным пайком: печеньем, кофе, сыром, сливочным маслом, компотом. Говорят, что это тропический паек. Тогда же начинается первый акт нашего маскарада — мы переодеваемся в полевую форму для жарких районов Союза. Рассматриваем друг друга и потешаемся, позднее обнаруживаем, что эта форма от пота быстро превращается в жесткий брезент. Через два дня нам выдают гражданскую одежду: костюм, туфли, шляпу, две рубашки, галстук, ремень, носки, а также морскую робу, тельняшку и колпак. Несмотря ни на что, все стараются приодеться получше: меняют, перешивают, спорят, сравнивают. Такова уж природа человека! Я, как всегда, сначала получаю, а потом меняю. Тамошние вещевики, как звери, стараются всучить костюм подешевле и не того размера.
Через два дня прибывает третий и последний наш эшелон с Дурневым, Таней и другими нашими сотрудниками. Дурнев тут же передает мне приказ прибыть на станцию и установить у имущества постоянное дежурство.
Таня подробно рассказала мне, как они ехали. Сначала Петя (так все дружно нарекли Петра Ивановича Дурнева), единственный из мужчин, поселился в вагоне у женщин. Там у них произошел такой казус: защелкнулась (или кто-то специально защелкнул) дверь вагона снаружи, некоторые захотели по естественной надобности, начали мотаться по вагону. Петя высказал мысль: «А что если начнется пожар, а мы будем здесь замкнуты?!» В общем, «успокоил» женщин. Всю дорогу он порол ужасную горячку, с аптечным имуществом, а тем более со своим, носился, как с писаной торбой. Девчатам поручил свои вещи, заставлял постоянно сидеть возле имущества. На первых порах не выдавал матрацы и одеяла и очень злился, что начальство не давало ему возможности применить его майорские права в отношении женщин.
К ним в вагон часто наведывались мужчины всех возрастов — от 20 до 50 лет. С ними ехала Зайцева Галя, оформившаяся официанткой, к ней всё время наведывался ее ревнивый муж Василий. Таня была у них старшей и с ним на почве бдительности поссорилась. Он пообещал по приезде в Феодосию выложить мне, как к ним там наведывались ухажеры.
По прибытии в Феодосию всем женщинам, в том числе и Тане, хотя она и вольнонаемная, выдали гражданскую одежду: платье, мужской плащ на пять размеров больше и туфли на микропорке.
Свободное копирование
