Повидавшись в Москве с родными и простившись с ними, мы отправились далее, заехали к родственникам в Тамбовскую губернию, в свою пензенскую деревню и наконец подъезжали к Павловке.
Сердце мое начало биться сильнее, и я просил не говорить мне, когда будем подъезжать к Павловке: хотелось проверить -- могу ли узнать ее.
Утро было чудное; братья спали, ямщики ехали, весело перекликаясь; экипажи катились без стука по гладкому чернозему. В экипаж лезли колосья, и наконец на горе показалась помещичья усадьба с садом и рощею... "Это Павловка!" -- сказал я, разбудив братьев. Действительно, это была она. Вскоре мы увидели пруд; зашумела вода, бегущая сквозь щели шлюза плотины, и мы стали подниматься по отлогой горе. Налево -- избы, направо -- ограда английского сада; встречает нас крестьянин Севастьян Собольков, воспитанный в петербургском земледельческом училище; он с образом бежит подле и поет какую-то молитву. Вот повернули направо, в ворота; каменная кухня, из которой когда-то в метель Федос едва дошел до дома; вот фруктовый сад с каменной оградой и липовой аллеей, по которой я гулял с Тикованой; вдали, за домом, в дубовой роще кричат те же стаи грачей, крик которых мне так нравился в детстве. Подъехали к дому; на сердце было отрадно и грустно. Я просил пустить меня вперед, так как хорошо помнил расположение комнат; и, называя комнаты, я шел, а за мной следовали братья и отец. Вот зала, где лежала на столе в гробу, в лиловом платье, мать; вот гостиная, кресла, на ручках которых я любил натягивать нитки и слушать звуки, перебирая их пальцами, как струны; вот ручки дивана, по которым мы с братом Владимиром спускали коровок, сделанных отцом из сырой репы. На окнах были все те же старые шторы, разрисованные клеевыми красками, с изображением швейцарских видов, с водопадами, хижинами и горами; на балконе -- прежние колонны, обвитые шевр-фейлем; под окнами -- кусты жасмина и сирени. Вот маленькая гостиная, уставленная старинной мебелью карельской березы, в углу -- столик и на нем старинный самовар; тут же два окна, из которых, пробуя дождь, я и брат Владимир упали в сад и напугались подошедшей к нам коровы. Вот и спальня матери... Сердце мое сжалось, я едва переводил дыхание. Вот и две детских комнаты, в которых жил я с братом Владимиром; те же кроватки, любимая моя игрушка с работающими мужиками, киот и образа, перед которыми добрая Тикова научила меня молиться... Я не мог более говорить, сел, закрыл лицо руками и зарыдал... Меня оставили одного. Я плакал, плакал о прошлом: зачем меня увозили отсюда? Чему научили?.. Что из меня сделали?.. Детство, юность -- были отравлены. Я видел горе, гнет!.. Все доброе, все хорошее -- было подавлено!..
На другой день, обойдя дом, сад, усадьбу и рощу, я взял ружье и, первый раз в жизни, вздумал поохотиться. Придя к пруду, я заметил в тростнике уток. Осторожно подкравшись, я выстрелил так удачно в стадо, что вернулся домой и послал подобрать дичь. Оказалось, что это были утки моей няни Надежды. Более я уже не стрелял, а случалось ходить на охоту за перепелами с мужиком, у которого была собака и на руке сидел ястреб. Бывало в утро мы приносили мешок перепелов; ели их часто; кроме того, солили и привозили в Петербург.
Получив от няни приготовленные для меня хлебные лепешки, я забирал их в карман, и с утра до обеда бродил по соседним деревням, рисуя все, что попадалось, и все мне стало мило; все, казалось, будет пригодно, и я вспоминал К. Брюллова, сказавшего мне, что "нет тех данных, которые не были бы нужны художнику". В. дурную погоду и вечером я рисовал с эстампов Пуссена и Лесюэра.
Время в деревне мы проводили весело. Родных наехало много и проживали они долго. Из Петербурга приехал старый отставной моряк, известный всем весельчак, Иван Петрович Бунин, с двумя дочерьми, которые были ученицами Глинки и Даргомыжского и хорошо пели. Они были товарками сестры моей по Смольному монастырю. Сестра играла на рояле серьезные пьесы: Бетховена, Мендельсона, Шопена и Глинки. Так прошли почти два месяца с половиной, и к первому сентября отец мой должен был поспеть на службу в сенат. Выехали мы из деревни в двадцатых числах августа и вовремя поспели в Петербург.
