Летом 1943 года меня как научного работника демобилизовали из армии и направили в Физтех. Я начал больше заниматься институтскими делами, но продолжал работать и в комиссии по оборонным предложениям, да и должность инспектора по изобретательству штаба фронта оставалась за мной. Если раньше я был военнослужащим, выполнявшим обязанности в гражданской организации, какой являлась наша комиссия, то теперь я стал гражданским лицом, занимавшим, однако, штатную должность в военном штабе.
Вскоре по служебным делам я поехал в Москву. Первым делом побывал в президиуме Академии наук, повидался с Иоффе. Он находился в то время в столице, где вообще часто бывал как вице-президент Академии. Встреча получилась очень сердечной. Иоффе расспрашивал меня о жизни в Ленинграде, об институте, его сотрудниках, обо всем, что нам довелось пережить, интересовался работой нашей комиссии и ее планами. В конце беседы он разрешил мне съездить в Казань повидаться с семьей и товарищами. Надо ли говорить, как я обрадовался…
Незадолго до командировки мне вручили медаль «За оборону Ленинграда». Это очень дорогая для меня награда, но я еще не представлял себе, как много значит эта медаль в глазах всего народа. На улицах Казани в то время можно было встретить немало фронтовиков с орденами, а все же моя скромная медаль со шпилем Адмиралтейства на бронзовом диске привлекала всеобщее внимание. Ко мне подходили незнакомые люди и спрашивали:
— Вы из Ленинграда?
И начинались бесконечнее расспросы. Мне жали руку, говорили теплые, сердечные слова, смотрели на меня как на героя. Я чувствовал себя не совсем удобно, хотя понимал, что восхищение, горячие чувства людей относятся не ко мне лично. В моей скромной персоне они видели представителя защитников Ленинграда, массовый героизм которых наполнял сердца сограждан гордостью и верой в нашу будущую победу.
Все время, пока я ходил по Казани, за мной бегали стайки ребят, которые хотели обязательно разглядеть «ленинградскую медаль».
Вернувшись в Ленинград, я решил добиваться возвращения домой семьи. Фашисты еще стояли недалеко от Кировского завода, их артиллерия продолжала с прежней яростью обстреливать все городские районы. Но я уже говорил, что был связан со штабом фронта и видел, что готовится новое наступление, которое должно привести к полному освобождению Ленинграда от блокады. Сроки и направление предстоящего удара по врагу держались в секрете, однако я понимал, что такой, удар последует скоро и будет сокрушительным.
В этом убеждала вся обстановка на фронтах, где инициатива перешла в руки Советской Армии. В войне, начавшейся так тяжело для нас, уже произошел решающий перелом. Мы были окрылены радостью великих побед под Сталинградом и Курском, прорывом блокады и не сомневались, что за этим последуют другие, еще более замечательные победы.
Я по-прежнему встречался с товарищами по штабу, жил в напряженно деловой обстановке, которая царила в Смольном. Люди и теперь были страшно заняты, погружены в бесконечные заботы о фронтовых и городских делах, только дела и заботы стали иными. Говорили и думали не о том, как бы предотвратить или отразить новый штурм города, а решали другую проблему — не дать гитлеровцам безнаказанно уйти от ленинградских стен.
Свободное копирование
