Опыта работы с проникающими излучениями ни у меня, ни у моих товарищей не было. Но мы смело, не соблюдая никакой осторожности, входили в лабораторию, где работал генератор, и вводили в электронный пучок объекты исследования. Для науки результаты оказались новыми, а для исследователей печальными: они пострадали от ожогов.
Наибольший ожог получил я после того, как без предохранения подержал в пучке кусок каменной соли. Соль окрасилась быстро, а биологическое действие электронного пучка начало проявляться только спустя несколько дней в Москве, куда я с группой ленинградцев прибыл по дороге в очередную экспедицию на Эльбрус. Об этой экспедиции я расскажу позднее, сейчас лишь упомяну, как там обнаружились результаты моей беспечности.
У меня на правой руке началось покраснение. Обожженное место сильно болело. В московском Рентгеновском институте определили сильный ожог руки электронами. Сказали, что болезнь только еще развивается, нужно Ожидать худшего, и мне следует остаться в Москве, чтобы приступить к лечению.
Но я не в меру расхрабрился и поехал на свой риск дальше. Через три дня в Нальчике мне сделали перевязку: рука сильно опухла. Я решил, что теперь пора начаться улучшению, а кроме того, в составе экспедиции есть врачи, и отправился дальше к Эльбрусу.
В лагере, который находился на высоте 2500 метров, беспокоить товарищей мне не хотелось, и я скрывал, что руке становится все хуже. Однако экспедиционные жилищные условия были необычными: спать приходилось в мешке при температуре минус 20°С. Если я прятал руку в мешок, то малейшее прикосновение к ткани вызывало страшную боль, а если высовывал из мешка, рука начинала замерзать. Наши врачи старались мне помочь, но безрезультатно. Уже потом они рассказывали, что пришли к решению срочно ампутировать кисть, так как поражение стало распространяться выше (видимо, они думали, что у меня началась гангрена).
Спасла мне руку счастливая случайность. Вблизи нашего лагеря разбила палатку группа летчиков, проходивших тренировку в длительном пребывании на большой высоте. С ними был старый доктор Калиновский, к которому наши врачи обратились аа сбветом. Калиновский быстро разобрался в моем печальном положении (в рентгеновских ожогах он был сведущ). И руку мне вылечил, применив так называемый метод застойной гиперемии. Он по нескольку раз в день перетягивал мне руку жгутом, нарушая на какое-то время отток крови, и на третий день мне стало лучше. За это я ему всю жизнь благодарен. Так окончилась беда, которая произошла от собственного моего легкомыслия.
Работая над генератором, мы в предвоенные годы успели сконструировать и внедрить в промышленность высоковольтные элегазовые устройства. Это была серия компактных высоковольтных конденсаторов на большие переменные и постоянные емкости. Только на одном заводе, изготовляющем радиопередающие устройства, внедрение элегазовых конденсаторов принесло миллионы рублей экономии.
Я предложил использовать наши высоковольтные конденсаторы и для мощных высокочастотных закалочных агрегатов на машиностроительных заводах. После первых опытов в Ленинграда Наркомат тяжелой промышленности решил внедрить такие конденсаторы на всех своих предприятиях, потому что их применение произвело переворот в самой технике обработки поверхности крупных деталей.
Потом вместе с сотрудниками завода «Севкабель» мы разработали высоковольтный кабель и коаксиальный фидер с применением высокого давления (в качестве диэлектрика снова был использован элегаз). Далее сконструировали трансформатор с газовым наполнителем, высоковольтный выключатель и многое другое. О работах с высоковольтными устройствами мы опубликовали несколько статей в физических журналах.
В те годы из-за дел, связанных с созданием электростатического генератора, я часто посещал разные — заводы в Москве и Ленинграде. Присматривался к производству и попутно вносил свои рационализаторские предложения. Например, мне пришла мысль сделать автоматический самоустанавливающийся съемник для штамповальных станков. Предложил я и новый привод для эскалатора метро, которые изготовляли на заводе «Красный металлист». На этот привод я получил авторское свидетельство.
Работали мы много. А тут еще появился искуситель— Н. Н. Семенов. В 1931 году он стал директором Института химической физики, который находился через квартал от Физтеха. Николай Николаевич говорил мне, что у него есть очень интересная работа — надо изучить влияние высоких давлений на ход органических реакций. Эти исследования должны дать важные результаты для физики и химии и, несомненно, смогут быть использованы в промышленности… Словом, Н. Н. Семенов рассказывал обо всем этом так убедительно, что я согласился участвовать в его опытах.
Исследовательскую группу возглавлял Юлий Борисович Харитон. В нее вошли сотрудник его лаборатории О. И. Лейпунский и я. Таким образам я оказался одновременно в трех исследовательских группах двух институтов.
Начали с разработки аппаратуры сверхвысоких давлений. Приборов, работающих при давлении 10–20 тысяч атмосфер, у нас тогда не изготовляли. Их вообщееще не производили нигде. Конструирование таких установок упиралось в ряд теоретических трудностей. Главная была в том, что мы не знали, как достичь равномерного распределения давления в камере. Однако как раз в это время американский физик Бриджмен, опубликовал работу, где излагал очень интересную, принципиально новую схему аппарата. Мы учли эту схему и вскоре создали установку для исследования газов при давлениях до 12 тысяч атмосфер и температуре 450 °C.
Затем разработали и построили установку, состоящую из большого пресса на 40 тонн, мультипликатора для предварительного сжатия жидкости до 3000 атмосфер и деталей, позволяющих проводить опыты с газом.
Установка обладала интересными особенностями. Мы могли заполнять капилляр исследуемым газом при 150 атмосферах. Затем давление увеличивалось. При объеме капилляра в 3 кубических сантиметра можно было производить опыты с давлением до 20 тысяч атмосфер. Мы имели возможность отделять газ от жидкости и подогревать его в процессе опыта при сверхвысоких давлениях. По стеклянному капилляру, в котором находился исследуемый газ, давление распределялось равномерно во всех направлениях, и поэтому работа проводилась в условиях полной безопасности. С помощью такой микрометодики были изучены реакции газов с твердыми телами, затем каталитические реакций на тонких проволочках, газовая коррозия металлов, растворимость газов в твердых телах, сжижаемость газов, теплоотдача.
Были проведены также опыты по разложению метилового спирта при 8000 атмосфер и 350 °C. Они показали, например, что с повышением давления растет скорость образования диметилового эфира, увеличивается скорость разложения и выход метана и углекислого газа.
При помощи той же микрометодики мы исследовали поведение коллоидных растворов под давлением. Оказалось, что с повышением давления значительно ускоряется застудневание коллоидов гидрата окиси железа, но образование некоторых других гидратов замедляется…
Все это было необычайно интересно, мы очутились в мире новых, никому не известных явлений, происходящих в веществе.
Институт обратился в президиум Академии наук с просьбой присвоить мне звание старшего научного сотрудника. Несмотря на то что я не имел ученой степени, по результатам работы в Физтехе мне это звание присвоили.
Когда определился успех наших работ с высокими давлениями, мы задумали еделать машину для исследования химических реакций при сильных адиабатических сжатиях, то есть таких сжатиях, которые происходят без отдачи тепла. Физико-химическую часть работ мы составляли и проводили вместе с Ю. Б. Харитоном, а конструкцию, монтаж и отработку адиабатической машины вел я.
Машина удалась. Маленький, всего 20-миллиметровый, ее поршень двигался в горизонтальном направлении и производил сильные адиабатические сжатия, при которых возникали высокие давления и температуры. 115 Это позволило получать в машине реакции газовых продуктов, происходившие через очень короткие промежутки времени. (При скорости поршня 85 метров в секунду в момент наибольшего сжатия возникала температура около 2200 °C, а наши приборы регистрировали процессы, длившиеся десятитысячную долю секунды.)
Первые опыты проводились при однократном действии поршня машины, а впоследствии мы стали вести их и при непрерывных периодических движениях поршня. Таким методом нам удавалось извлекать азотную кислоту непосредственно из воздуха.
Это было только начало, получали мы малое количество продукта, но у нас с Ю. Б. Харитоном появилась надежда довести машину до промышленного образца и внедрить новый метод химического синтеза. Эти наши исследования прервала война…
Свободное копирование
