В 1968-м интеллигенция устроила крошечную, ничем не поддержанную революцию. Мы считали, что газеты врут, говорили, что нельзя выдворять евреев из страны и что к власти должны прийти люди с более открытым и демократическим мышлением, чем команда Гомулки. Оказалось, что нами манипулировали политиканы, стремившиеся к власти. Гораздо более жестокие и циничные, чем Гомулка. Нас (молодежь, студентов) использовали Мочар и его группа. (Мечислав Мочар (1913 – 1986) – в 1964-1968 гг. Министр внутренних дел Польши, в начале 70-х – член Политбюро и секретарь ЦК ПОРП. В борьбе за власть в партии и государстве использовал националистические и антисемитские лозунги).
Дважды я пробовал заняться политикой, и оба раза это кончилось для меня плохо. Первый раз – в 1968 году. Какое-то время я входил в студенческий забастовочный комитет в Лодзи. Думаю, что особой роли он не играл. Я швырял в кого-то камни, убегал от милиции. И всё. А потом меня раз пять или десять допрашивали. Я ничего не рассказал и не подписал. Никто меня не бил, о запугивании не было и речи. Ареста я не опасался. Хуже было то, что людей выталкивали из Польши.
Только теперь я понял, как хорошо, если страна не является этнически чистой. Но и тогда я видел, что совершается какая-то колоссальная несправедливость, а я ничего не могу поделать. Чем больше я буду кричать и швырять камни, тем больше людей покинет страну.
Какое-то время мне удавалось держаться в стороне от политики. Позже, будучи заместителем Вайды, я вновь с ней соприкоснулся. Фактически я стал председателем Союза польских кинематографистов, имевшего определенный вес. Это было в конце 1970-х. И снова я очень быстро понял, какая неприятная и болезненная ловушка – «высокое кресло». Это была, конечно, маленькая, но всё же политика. Мы пытались добиться для кинематографистов творческой свободы – ликвидации или ограничения цензуры. Из этого практически ничего не вышло. У нас была иллюзия, что мы играем важную роль. Оказалось – вообще никакой.
Меня не покидало мучительное ощущение, что я просто занимаюсь не своим делом. Решаться на компромиссы было страшно трудно – ведь я совершал их от имени других людей. Это глубоко безнравственная деятельность. Даже если ты можешь сделать что-то хорошее, необходимое людям, за это всегда приходится платить. И собственным стрессом, и благом других людей. Так уж устроено. И я понял, что это просто не для меня.
На компромиссы приходится идти постоянно – и в частной, и в профессиональной жизни. Но я поступаю так на свой страх и риск. Проще говоря, я не хочу нести ответственность за других.
