Тётя Фиса

Тётя Фиса

Тихий падающий снег неизменно вызывает в памяти детство, когда я прогуливался по улицам с бабушкой и ее знакомой. Умиротворение в душе от падающего снега и оттого, что близок Новый год. В некоторых окнах видны елки с включенными разноцветными гирляндами. На плечах у тети Фисы лиса с когтистыми лапками спереди пальто и с мордочкой сзади. Мертвая лиса мне неприятна.

Тетю Фису я знал столько же, сколько себя. В раннем детстве я называл ее — тетя Писа. Почему вообще тетей, а не бабой Фисой? Ведь она была ровесницей моей бабушки. Может, оттого, что она долго молодилась и была возмущена, когда девочка во дворе назвала ее бабушкой, хотя у самой уже была внучка. Часто, идя гулять, мы с бабушкой заходили за Анфисой Николаевной. Она жила в седьмом доме по улице Кирова. В этом же доме жила сестра моей бабушки, но почему-то первый после появления на этом свете выход во внешний мир из тесной коммуналки у меня ассоциируется с подъездом тети Фисы. Мы стоим с бабушкой у железной ограды, смотрим на балкон кухни тети Фисы на втором этаже. Бабушка кричит:

—  Николавна! — Анфиса Николаевна выглядывает на балкон, а затем спускается на улицу. Мы идем гулять.

Приятельницы когда-то вместе работали в органах внутренних дел машинистками, поэтому нередко их разговор заходил о бывшей работе. От своей утомительной работы Анфиса Николаевна страдала профессиональным заболеванием суставов пальцев. Можно было оформить группу, но врачи сообщили ей об этом, когда она вышла на пенсию. Разве не обидно?

Нередко мы с бабушкой гостили у тети Фисы. Квартира двухкомнатная и, что непривычно, без соседей. В комнате хозяйки две никелированные кровати, пуфик, диван, комод с неизменными семью слониками для счастья, шифоньер со стеклянным окошечком. У Анфисы Николаевны был хороший дорогой фильмоскоп для внучки. Не в пример моему, более простому. Привлекал мое внимание патефон, из которого я ребенком услышал пушкинскую «Сказку о рыбаке и рыбке». Она поразила меня успокаивающим ритмом.

На одной кровати спала внучка Ольга, которая жила на два дома. Над кроватью ее бабушки  большая фотография в деревянной рамке: юная Анфиса с длинной косой, стоящая рядом с березкой. Девушка круглолицая и простоватая. Возраст изменил ее — тетя Фиса стала круглей, грузней, но лицо сделалось солиднее и даже мудрее. Крупный прямой выразительный нос, припудренный, как и все лицо.

В другой комнате пахло папиросами. Там жили муж и сын. В отличие от подруг тетя Фиса жила при живом муже. До выхода на пенсию Алексей Иванович был офицером МВД. Впрочем, присутствие мужчин не облегчало быта Анфисы Николаевны. Она сама бралась за молоток или другой инструмент, когда что-то требовало ремонта.

 Простая кровать и кушетка. На стене гитара. Низкий шкафчик с книгами — зеленые переплеты собрания сочинений драматурга Островского. Из этой комнаты окно выходило к арке их огромного дома. Движение людей по улице происходило как бы навстречу выглядывающему из окна. Иногда из окна этой комнаты тетя Фиса наблюдала интересные события. Под окном продавали молоко из цистерны. Как-то продавец спорила с мужчиной, требуя деньги за проданные три литра. Он возражал, что не мог столько приобрести, так как у него двухлитровый бидон.

Рядом с окном этажерка. В нее вбит гвоздь, на котором рыбацкая сеть. Целыми днями ее плел Алексей Иванович. Уйдя на пенсию, он научился этому ремеслу, чтобы заработать на лишнюю бутылку водки. В перерывах между плетением сети он выходил на балкон покурить. Бил там мух. Иногда заходил в комнату жены, из окна которой виден магазин в доме напротив. Гадал, продают водку или нет:

— Нет, иначе продавец суетилась бы энергичнее.

Я был уже школьником, когда Алексей Иванович поделился со мной:

— Вчера сын принес бутылку водки. Угостил! — удовлетворенно заметил окающий Раков.

 Алексею Ивановичу удалили глаз и вставили искусственный. Жена была уверена: потеряв глаз, муж перестанет пить. Первым делом, вернувшись из больницы, Алёха побежал в магазин.

Отсутствие одного глаза стало причиной курьезного происшествия. Раздался стук в дверь. На пороге возник незнакомый мужчина. Не успела Анфиса Николаевна узнать, что ему надо, как из комнаты появился Алексей Иванович. Он пригласил незваного гостя в свою комнату. Потом на минуту вышел за стаканом воды для этого мужика. Когда гость ушел, муж спросил у жены:

— Кто это был?

— Ты ведь его пригласил! Я была уверена, что это твой приятель. — После этого визита исчез свитер сына.

Сын Феликс родился с короткой ногой. По совету коллег родители назвали его в честь Железного Феликса — Ф. Э. Дзержинского. Рабочий инструмент сына — железный «Феликс» — арифмометр. От нормировщика зависит заработок. Все стараются угостить нужного человека.

С первой женой Феликс прожил всего месяц. Она позарилась на богатство его родителей, но быстро разочаровалась, узнав, что оно мнимое. Вторая, Алевтина, родила дочку Ольгу. Вскоре после рождения ребенка они расстались. Вятская вульгарная Алька пела в самодеятельном хоре, а Ольга лежала в больнице для хроников, вся в коросте. Анфиса Николаевна не выдержала:

— Не дело, что ребенок там находится. Алексей Иванович вышел на пенсию. Мы можем Ольгу взять к себе, он будет о ней заботиться. — Ольга жила то у бабушки Фисы, то у матери.

Когда я учился в младших классах, моя бабушка сопровождала меня после уроков до дома, так как жили мы очень далеко от школы. Ожидала меня бабушка в квартире тети Фисы. Ее дом был недалеко от школы. В тот период жизни я видел тетю Фису почти ежедневно, а Ольгу редко. Должно быть, она жила у матери.

Меня поразила картинка, виденная в детстве. Четырехлетняя Оля плетется по двору, сзади идет мать и пинает по заду ногой. Запомнил день вступления в пионеры. После школы я зашел в их квартиру, где меня поджидала бабушка. В комнате тети Фисы посмотрел в зеркало на свой пионерский галстук. Оля позавидовала, что я уже пионер, а ей еще год ожидать этого события.

Близко я с Ольгой никогда не общался. Мне трудно понять, почему она производила на меня отталкивающее впечатление. Моя мама поделилась со своей теткой:

— Детей люблю, малыши ко мне тянутся, маленькая Ольга тоже. А у меня к ней отвращение. Ребенок этого не чувствует, все равно ластится».

— Я думала, что только у меня неприязнь к этому ребенку.

Быть может, вульгарность матери передалась дочери и проскальзывала в ребенке? Побывав в зверинце, Ольга поделилась с бабушкой:

— У макаки ж… красная. А павлин натужился, думали, что распустит свой пышный хвост, а он п…рнул.

Тётя Фиса часто наведывалась к нам в гости. Запомнил, как в раннем детстве, когда жили в коммуналке, мы с бабушкой и тетей Фисой пришли в пустую квартиру, пахнущую краской. Все полы выкрашены, поэтому соседи ночевали, кто где, пока краска не высохнет. Мы вернулись первые, прошли по доске, положенной  в прихожей, в кухню, стали пить чай, а я играл с головоломкой, которую дала мне на время тетя Фиса. Тусклый свет в кухне. За окном темно. В сознании осталась помесь ностальгии и нереальности этого запомнившегося вечера.

Когда мы переехали в район новостройки, тетя Фиса  часто у нас бывала. Однажды мне,  девятикласснику, приснилось, будто она вместе с Достоевским вешает ковер над нашим диваном. До сих пор часто снится, что я стучу в дверь ее квартиры, а мне сообщают, что она здесь давно не живет.

Запомнился один ее визит к нам. Я сидел над учебником химии для десятого класса, когда раздался стук в дверь. Бабушка пошла открывать, привычно приговаривая:

— Кого черт несет?! — Но пришла не надоедливая соседка, а Анфиса Николаевна.

Бабушкина подруга не спеша разулась, расстегнула свое пальто с атласной подкладкой. Проследовала в кухню, села и только тогда выдохнула:

— Абрамов умер.

Абрамов —  бывший сталевар. Я о нем много слышал от тети Фисы, но видел всего лишь один раз лежащим за скамейкой во дворе их дома. Жена от него не отставала в выпивке, даже таблетки от гипертонии запивала водкой.

— Надоели эти пьяницы, миндальничают с ними... Сегодня утром Алёха выбежал из ванной комнаты с обезумевшими глазами. “Где она!?”. “Кто?”, — спрашиваю. “Куда ты ее дела!? Зарежусь!!!” Я  подала ему кухонный нож: “На, режься”. Резаться он, конечно, не стал. Он и в молодости все обещал застрелиться, когда лейтенантом служил в органах.

Оказалось, что всего-навсего Алексей Иванович  спрятал в левый валенок бутылку водки, а утром сунулся в правый и, не найдя искомую, решил, что жена нашла и убрала.

— Тьфу ты, черт, уж помешался на водке! — сплюнула Анфиса Николаевна, узнав причину волнения мужа.

Накануне Алёха с Абрамовым и Рувимовичем пропивал партийные взносы. И муж, и сын у Анфисы Николаевны партийные в отличие от нее. Муж руководил парторганизацией при домоуправлении. Если бы тетя Фиса тоже состояла в партии, было бы как в советском анекдоте: «Трое французов — революция, трое — евреев оркестр, а трое русских —  парторганизация».

Рувимович —  безрукий инвалид войны. Он жил в их огромном доме. Первая жена Дора бросила его. Пожалела русская баба, которую из чувства благодарности он поколачивал.

— Вчера приплелся от Рувимовича в женских валенках. И как он только  в них шел?! Как балерина на пуантах?! Ведь он высокий, и ноги большие, весь в свою мать, помнишь, она после войны приезжала, такая бой-баба, конь с яйцами, и размер обуви сорок-последний. Мой-то пришел раньше, а Абрамов засиделся. И идти-то! С одного конца дома в другой,  правда, дом наш огромный. Заблудился в трех соснах. Утром нашли его замерзшим во дворе. А сегодня пенсию приносили. Абрамов уже мертвый в комнате лежит, а жена пенсию за него получила, сказала почтальону, что муж болен... Хоть бы мои пьяницы раньше меня околели! Без меня совсем пропадут! Надоело дерьмо убирать. Магазин близко, все в подъезд идут. На первом этаже темно, вляпается сын спьяну. Проще в подъезде убрать, чем отстирывать от чужого говна. Когда сын перепьет, его на руках приносят. Ольга тоже головную боль приносит, — продолжила тетя Фиса. — Когда я вышла из больницы, обнаружила ее в кровати с подругой. Эта девка на мотоцикле гоняет. А на днях Ольга письмо получила от нее. Я человек деликатный, поэтому письмо прочла. Подруга признается в любви. Я показала Ольге любовь. Говорю: это ненормально, надо в мужчин влюбляться, семью заводить. Она ничего не сказала, повернулась и ушла.

Сообщение об Ольге моя мама восприняла как оправдание своей неприязни к этой девочке, даже  в детстве обделенной любовью. Может, потому и отозвалась на чувства сверстницы.

Тетя Фиса задержалась у нас допоздна. Пришла домой, а мужа нет. Спрашивает сына:

— Где отец?

— В морге.

Алексей Иванович пьяным полез принимать ванну и умер. Анфиса Николаевна долго возмущалась:

— Ладно, кран закрыт был, а то ведь булочную мог залить.

Она, человек щепетильный в отношении государственной собственности, много раз пеняла мужу:

— Как перепьешь, тебя тянет мокнуть в ванне. Не дай Бог, затопишь магазин!

Тетя Фиса плакала, когда узнала о гибели Юрия Гагарина, смерть мужа вызвала только возмущение его безответственностью.

После окончания школы я стал жить далеко от родного города. Вновь тетю Фису увидел через пять лет, когда мы с мамой приехали за умирающей бабушкой. Тетя Фиса успокоила:

— Наше дело старое, нам умирать, а вам жить. — Через год она умерла. Сидела на стуле и упала замертво.

Через десять лет я вновь приехал в Новокузнецк.  Когда  не живешь в городе, где провел детство, иначе воспринимаешь его, чем, если бы взрослел среди тех же домов. Ощущаешь себя в изменившемся городе, словно во сне. День моего приезда был субботний, летний, все на дачах, поэтому большой город какой-то обезлюдевший и оттого еще более ирреальный. Зашел во двор огромного дома номер семь.

Вдоль подъездов проезжая часть, а за металлической оградкой огромный двор, почти сквер, со скамейками и высокими тополями. Когда-то в раннем детстве я выдавил сиреневую акварель из тюбика на оборотную сторону перил ограды, а, учась в десятом классе,  с радостью ее обнаружил.

Теперь вот уже взрослым стал у металлической ограды, где всегда с бабушкой ждал появления тети Фисы. На балконе стоял поседевший Феликс, который меня, разумеется, не узнал.

Смеркалось. В сумерках город детства  казался еще более призрачным. Я вышел на улицу и посмотрел на окно бывшей комнаты тети Фисы. Там горел свет. Я слышал, что Ольга вышла замуж и родила. Там течет другая жизнь, неведомая тете Фисе, без которой этой жизни не было бы.

А совсем недавно от мамы узнал: в послевоенное голодное время моя прабабушка некоторое время жила у  зажиточной тогда тети Фисы. “Домовничала”. В детстве я и не подозревал, что эти знакомые стены знали мою прародительницу, без которой не было бы нескольких десятков людей, известных и неизвестных мне. Большинство из них даже не знает, как ее звали и где она похоронена. Подсознательно нам кажется, что мы существуем независимо от своих предков, и будем существовать вечно.