Своё и чужое
Я не любил здороваться, приходя в детсад. Зато с большим удовольствием прощался. Как-то пожаловался бабушке:
— Хорошо школьникам! У них есть каникулы!
Можно посмеяться над наивностью ребенка, но отдых нужен не только от учебы или работы. Любому человеку хочется хотя бы на время избавиться от примелькавшихся лиц или конфликтов.
Я находил общий язык со всеми детьми в своей группе. Мои хорошие приятельницы — Надя, Таня и Света. Но и с озорниками из неблагополучных семей я тоже общался на равных — Колей Сладковым и Сережей Лукиных. На всю жизнь осталось умение находить подход к любому человеку, близок он мне или чужд. Всю жизнь я отчасти в стороне от всех, но в то же время близок. Свой даже среди чужих.
Эта отстраненность проявлялась и в том, что я никогда не любил вливаться в толпу, в чем бы это ни проявлялось. Дети обоего пола бегают по кругу, на ходу по очереди снимая трусики. Я стою в стороне и размышляю: как подобное зрелище воспринимают из своих окон жители домов, окружающих двор детсада.
Я скорее наблюдатель, чем участник жизни. Быть может, поэтому с детства меня тянуло к минимализму. Запомнил картинку из детской книжки: за печной трубой комната сверчка. Привлекало, что каморка маленькая, компактная. Вещи отягощают. Меня никогда не интересовала собственность, тем более, чужая. Не испытывал ни зависти, ни желания присвоить понравившуюся вещь.
Люди могут спокойно воспринять утрату ценной вещи, но будут горько оплакивать потерю безделушки, если с ней связаны дорогие воспоминания.
Я уже одет, пора выходить на морозную улицу, чтобы идти в детсад. Так не хочется покидать родную комнату. Уходя, я ухватил со стола маленькие кривые ножницы. Пусть в казенном доме со мной будет частица домашнего уюта.
Зима выдалась снежная. Дети рыли в снегу траншеи, в которых могли укрыться в полный рост. Вылепили снежных баб. Воспитательница раскрашивала фигуры акварельными красками. Потом мы заливали их водой, чтобы застыли.
Я стоял у свежевылепленной Снегурочки, еще не накрашенной, даже без лица. Ковырял ножницами ее снежное тело. Подошел Вадик:
— Дай поиграть!
— А ты отдашь?
— Конечно!
Ножницы пошли по рукам. В конце их путешествия уже Витя похвастался передо мной:
— А у меня ножницы!
Я заявил о своих правах. В ответ я услышал заклинание:
— А казенная печать, а назад не ворочать. Если воротишь, по лбу получишь! — Это означало: «Что упало, то пропало!»
Заметив мое расстроенное лицо, Коля Сладков расспросил, что случилось. Его вмешательство помогло ножницам вернуться к законному хозяину.
Зимний день прошел незаметно. В вестибюле нас ожидали родители, но воспитательница не отпускает:
— Дети, кто-то украл у меня сережки. Будете сидеть до тех пор, пока не признается тот, кто это сделал!
Все отлично знают, что похитил Коля Сладков. Выдавать его никто не собирается, а сам виновник молчит.
— Что ж, Сашу Михайлова я отпускаю. Остальные будут сидеть хоть до самой ночи, пока вор не признается!
Я вне всяких подозрений. Это понятно не только воспитательнице, но и всем детям. Ни у кого не вызвало протеста или недовольства особое отношение ко мне. Я спустился вниз. Родители возмущаются задержкой детей. Громче всех проявляет недовольство мама Коли Сладкова.
Впрочем, отсутствие корысти не избавляет ребенка от поступков, которые взрослые могут неверно истолковать. Как-то утром я увидел на столе трехрублевую бумажку и зачем-то ухватил ее. За два рубля купил перочинный ножик с украшениями в виде львов. На остальные деньги мы с приятелем Женей поели пирожков с повидлом. Ножик я отдал бабушке, сказав, что нашел его. Долгие годы она использовала его для срезания мозолей.