В оккупации - 9

     Однажды взрыв бомбы чуть не вышвырнул нас из окопчика, оглушил и лишил способности разговаривать и соображать. Бомба взорвалась недалеко, в районе Дома Ударника – мы видели, как полыхнуло, а затем взрывная волна забила наши уши и рты.

      Таких мощных взрывов мы ещё не слыхали. Да и в дальнейшем на город упадёт пять-шесть бомб такой мощности, видимо, пятисоток или даже тысячных.

      Утром мы пошли к кольцу, но уже с нашей горки заметили, что знаменитый дом уцелел. Знаменит он был тем, что построенный в начале 30-х годов, заселён был передовиками вагоноремонтного завода. Это был самый большой дом нашего города и официально так и назывался: «Дом Ударника».  Жители всего дома были эвакуированы в первую очередь вместе с оборудованием завода.

      Немцы заняли дом под гестапо. Бомба взорвалась в трёхстах метрах от гестапо, в начале улицы Мичурина, ещё до пересечения её с Октябрьской. Воронка была неглубокой, но широкой и занимала площадь двух частных усадеб с домами, огородами и садами, мгновенно превратившимися в пыль и искореженные обломки дерева, жести, домашнего скарба.

      Во все стороны простирался пустырь  с нагромождениями брёвен и досок на месте бывших домов. Битым кирпичом  выделялись фундаменты, с которых старинные дома были сдёрнуты и превращены в груды щепы.

- Фугасная пятисотка, – со знанием определил Юрка Васин, старший из нас. – Целились по гестапо!

– Почему фугаска?  – возразил я. – Фугаски в землю уходят, воронки от них глубокие.

      Спорить из-за типа бомбы не стоило, тем более, что смолчал и Дежков – мой признанный авторитет. Между воронкой и зданием гестапо сады были исковерканы, дома сметены. Только самый ближний, отстоящий от Дома Ударника метров на 40-50, стоял с сорванной крышей, но не был повален.

      Само же гестапо зияло пустыми окнами, причём не было не только стёкол, но и переплётов рам. Впрочем, восстановили повреждения уже через сутки – пригнали толпу пленных с Варшавки.  

      Юрка заскочил в этот, крайний к зданию гестапо, дом и крикнул нас. Мы зашли с опаской – дом мог обвалиться, потолок уже наполовину разрушился, потолочная балка-матица лежала поперёк комнаты у печки. Вот из-под этой балки Юрка и пытался выдернуть валенок, добротный чёрный валенок с подшитой не истоптанной подошвой – вещь ценную.              

– Подважьте бревно, – попросил он. Васька оглянулся в поисках какой-нибудь жерди, а я заглянул за печь.

      Там, прижатый к полу балкой, лежал мертвец, на белом лице выделялась чёрная с проседью борода. Это его ноги в валенках торчали из-под балки, -  не видеть этого Юрка не мог. Я позвал рукой Ваську, он взглянул на погибшего и мы без слов выбрались из дома.

      Грабить разрушенные дома, тем более, раздевать мертвецов – этого мы позволить себе не могли. Юрка ругался, грозился больше не ходить с «сопляками», но мы были непреклонны. Мы сами не только ходить, а и знаться с ним перестали. Потом он исчез из города.

      Интересно сложилась его дальнейшая судьба. В 42-м ему было 14 лет.  В 43-м осенью он пришел в город  с одной из наших наступающих частей, став «сыном полка», как круглая сирота, хотя мать его была жива и жила  на соседней улице. Приходил на «дворню» хвастаться новеньким обмундированием.

      Мы ему не завидовали, хотя страстно желали оказаться на месте любого малолетнего вояки. «Сынами» их тогда не называли; это пошло от Катаева. Но Юрке мы не завидовали, мы знали о его склонности к мародёрству. Подозревали, что и к грабежам он причастен. Он пропадал где-то до осени, почти год. Позже говорил, что партизанил и в Екимовичах примкнул к красноармейцам вместе с партизанами.

      Боюсь, что он «партизанил» в одной из банд, грабивших под видом партизан деревенских жителей, причём под покровительством полиции. Впрочем, это только поздние догадки. Появился он в Рославле в 47-м, якобы, демобилизовавшись. По-секрету его мать рассказала подруге, что Юра прошел и штрафбат и даже тюрьму, хотя успел и повоевать – дошёл до Пруссии. Секреты – те же слухи, через день их знала вся «дворня».

      После демобилизации (или отбытия срока?) пошли какие-то тёмные делишки, потом бандитизм. Судили его в Смоленске, говорили, что за налёт то ли на базу, то ли на банк. Больше о нём я ничего не слышал.  Думаю, свою тропу он проложил ещё тогда, когда стаскивал с мёртвого валенки.