Второй раз меня из Бутырки возили на «черном вороне» на допрос только 2 июля, но я не был допрошен. Говорили, что Тучков, уезжая в отпуск, дал распоряжение бросить мое дело. Я был 18 июля 1924 г. Освобожден под подписку о невыезде из Петрограда. Через месяц из петроградского ГПУ я получил извещение об уничтожении подписки.
В Бутырках я сидел вместе с архиеп. Гурием (Степановым), бывшим ректором Казанской духовной академии. Он мне очень помогал. По его авторитету мне москвичи облегчали голодную жизнь очень хорошими посылками. Тихо совершали всенощные бдения и молитвы. Светские песни пелись громко, но уже религиозных петь нельзя было. При помещении в тюрьму у меня отобрали нательный крест. Забыли только, прохвосты, что это был значок по случаю 300-летия Дома Романовых, воздававшийся всем духовным лицам. По освобождении всё вернули и выдали билет на обратный проезд. Сидел со мной в одной камере другой свт. Николай (Никольский), епископ Елецкий. В ссылке мне много рассказывал дьякон Михаил Молчанов об иноческих подвигах моего товарища по академии архиеп. Тверского (1928 г.) Фаддея, но они не могут идти в сравнение с бдениями, пощениями и молитвами свт. Николая (Никольского). В камере 69 Бутырской тюрьмы койки наши стояли рядом. Ночью проснешься, а Святитель стоит на молитве. И так каждую ночь: удостоверяю. Православие его не в слове только, но и в деле: он одиннадцать раз до 1924 г. Был арестован, почти всё свое святительство провел в тюрьмах и окончил мученическую жизнь в тюрьме — во Владимире, кажется. Паства любила его до самозабвения, это и причина, по которой его преследовали. Мне известно, что он очень сокрушался, что одно время считал митр. Сергия столпом Церкви. По словам рассказчика, эта скорбь и свела его в могилу: так он точно и нежно берег Истину исповедания. Не мог он пережить того позора, в который повергнута была Церковь декларацией митр. Сергия в 1927 г., до «интервью» он, к счастью, не дожил. Плакал бы он кровавыми слезами о той подлости, которую допустил митр. Сергий. В то время в Бутырках сидели митр. Серафим (Чичагов), епп. Николай (Поликарпов) и Борис (Рукин) и великий подвижник архиеп. Феодор (Поздеевский). Сидел и прот. Орлов, бывший ректор Московского богословского института, давно уже закрытого. Он получил 10 лет Сибирской ссылки — срок необычайный. Мне помогали в Бутырках христиане-созаключенные Хлебников и Карпычев. Со мной сидел и освободился один атлет поляк-католик. И он мне помогал.
Выйдя из тюрьмы, я направился к брату, а на завтра — к Святейшему Патриарху Тихону. Он обласкал меня и предложил приехать для хиротонии по окончании действия подписки о невыезде. По его словам, она должна была действовать три месяца.
Поехать в Москву за отсутствием средств я уже не мог. Осенью 1924 г. Преосвященный Венедикт, управляющий Петроградской митрополией, предложил мне быть епископом Каргопольским под управлением Петроградского епископа, но из Москвы уже ехал в Каргополь вновь хиротони-сованный еп. Иларион, личность ничтожная. Теперь (1928 г.) он в Соловках с 10-летним сроком. В декабре 1924 г. Я снова был в Москве. Патриарх был болен, и от его имени мне была предложена кафедра Красноярская, и мне предложено было ожидать выздоровления Патриарха. Ни денег, ни квартиры у меня в Москве не было. В 1925 г. 7 апреля /25 марта Патриарха большевики замучили.
Не без причины всё мною описано подробно. Живущие здесь из этой истории могут убедиться насколько тернист пастырский и архипастырский путь в России. И тюрьмы, и допросы, и переодевания, и укрывательство подлинного паспорта — всё пускается в ход, с одной стороны, для угашения духа Христова, а с другой — для преодоления препятствий.
Как мы знаем, моя история не единственная. Но в своей неудаче я никого не могу винить. Собственная откровенная правдивость, но не хвастовство, помешало мне быть епископом. Слава Богу, за всё.
Свободное копирование
