3/16 января 1924 г. в заседании Священного Синода под председательством Патриарха состоялось обо мне постановление. На синодальном заседании присутствовал Е. А. Тучков из ГПУ, а в приемной Патриарха, где я находился, сидел его секретарь, о роли которого я не знал, хотя и видел, что наискось против меня сидит какой-то подозрительный тип. Но мало ли кого можно было встретить в приемной у Святейшего. И сам я, явившись на Тверской во время литургии в Новый Год в старом светском пальто, валенках, со старой шапкой, мог всякому показаться подозрительным. Однако предчувствие не обмануло меня, поневоле станешь мнительным. По окончании заседания Синода меня в мантии ввели в залу заседаний и Святейший Патриарх с Синодом совершили мое наречение во епископа по принятому порядку с провозглашением многолетия новонареченному епископу Петропавловскому Феодосию. Здесь были, кроме Святейшего, митр. Тверской Серафим, митр. Крутицкий Петр (Полянский), архиеп. Тихон (Оболенский) — титула его уже не помню, когда-то он был Уральским, и как будто еще один епископ, мне незнакомый.
В хорошем настроении я отправился к брату Льву Захарьевичу на Петровку, где и ночевал. Это было, кажется, в среду. В четверг я явился в канцелярию Синода, встретил митр. Крутицкого Петра и прочел на его лице великое смущение, но о причине его и не подумал. Задним числом мне выдали письменное приглашение в Москву для хиротонии — официальное за номером, датой и печатью. Здесь я встретился с преосвященным Владимиром, который когда-то в дни моей молодости епископствовал в Соединенных Штатах, а потом, когда я был в Воронежской семинарии преподавателем Св. Писания, был викарием в Воронеже у епископа, впоследствии архиепископа, Анастасия (Добрадина), и наконец, архиепископом в Екатеринбурге. Он удивился, как я решаюсь ехать в Петропавловск: «там ведь пожар» — сказал он. Он разумел восстание против большевиков и их тамошние репрессии. Я об этих репрессиях ни от кого ничего не слыхал, но сведения вл. Владимира по проверке оказались непреувеличенными и точными: расстрелы и тюрьмы.
Я собирался просить митр. Крутицкого оказать содействие тому, чтобы мне изготовили архиерейскую грамоту поскорее, дабы можно было после хиротонии 7/20 января сразу же выехать из Москвы в Петроград. У меня очень мало было денег. Получилось другое. Выехать-то я выехал, да только без архиерейской грамоты. Перехожу к главному. Когда шло заседание 3/16 января 1924 г. Синода с присутствием на нём Е. А. Тучкова, я в мантии сидел в приемной Патриарха, где был и Соколовский — секретарь Тучкова и агент ГПУ. На чьи-то вопросы очень общего характера Соколовский всё время молчал, я стал давать детальные ответы: я был не в меру откровенен, хотя и правдив, конечно. Тут был архим. Анемподист, эконом Святейшего и епископ Екатеринославский Иоанн. Я рассказывал о своих Петроградских проповедях против большевиков, о своих выступлениях против безбожников на диспутах. К концу своих разглагольствований не менее часа полтора я заметил крайнее возбуждение на лицах слушателей кроме, конечно, Соколовского, которые очень уклончиво стали отвечать мне. Всё было испорчено. После заседания Синода Тучков и Соколовский уехали в ГПУ, а я после «наречения» — домой на Петровку. Дорогой Соколовский, очевидно, рассказал Тучкову о моих подвигах с моих же слов и они из ГПУ послали агента в Донской монастырь арестовать меня. Мой адрес по Москве не был никому известен — три дня я имел право жить без прописки. В Донском монастыре меня, конечно, не нашли, хотя перерыли весь монастырь, пригрозили арестом кому нужно и кому не нужно, и уехали. Полагая, что я днем был в отлучке, агенты ГПУ ночью снова ворвались в Донской монастырь, снова все помещения обыскали, грозили коменданту расстрелом и т. д. — и уехали «с носом». Вот источник смущения, когда я на следующий день явился в патриаршую канцелярию для переговоров об архиерейской грамоте.
Свободное копирование
