В другом ящике в тумбе письменного стола папа бережно сложил сапожные принадлежности деда Ивана. Мне запомнилась сапожная лапа, на которой он и сам частенько чинил нам обувь, а ещё колодки и маленькие сапожные гвоздики в коробочке из-под монпансье. Помню, что перед починкой обуви папа всегда готовил дратву (дратвенную нить), смолил льняную кручёную нитку варом и только такой нитью подшивал наши валенки.
 
       Столешница письменного стола была обтянута зелёным сукном, массивное прозрачное стекло закрывало только её часть. Под стеклом были разложены многочисленные фотографии: в центре большая, папиного институтского выпуска, вокруг видовые  фотографии из командировок, с юга, с отдыха  и наши  мордашки. Время от времени фотографии заменялись новыми, только общая, выпускная, оставалась лежать на месте.
 
       На столе вдоль стены аккуратными стопками лежали журналы, и в ряд стояли книги. Слева на столе стояла настольная лампа с зелёным абажуром. Под стол был задвинут массивный дубовый стул, такой же стоял слева между печкой и столом.
 
       Это тёпленькое местечко и было для нас с братом предметом постоянных споров. Один раз спор закончился потасовкой, мы уронили лампу  и разбили абажур! Я бросилась с веником собирать осколки, а Сева, пятилетний малыш, отходя к оттоманке, глубокомысленно заметил: "Кому-то сегодня будет пОрочка!"   
 
       Над полюбившимся нам  местом, около печки висело "радио". Забравшись на стул с ногами, или сев в упор на тёплый бок печки, с упоением слушала я радио. Слышала незабываемый и узнаваемый  мальчишеский голос Марии Григорьевны Петровой, постоянной участницы всех детских постановок и радиоспектаклей. Позывные "Пионерской зорьки" и "Внимание, на старт!" звали нас к радиоприёмнику, ведь это были наши любимые передачи.               
 
       Запомнилась мне трансляция чарующего балета «Шурале» Яруллина Фарида (1914–1943). Как сейчас помню, что радиопостановку  мы слушали вместе с папой. Помню, он занимался реставрацией нашего  старинного буфета с ярким витражом на дверках, и попутно уничтожением древесного жучка в мелких дырочках в основании буфета.
 
       А я, прослушав либретто, сидя на полу, слушала музыку, переживая за героев татарской сказки... Помню, что сказка меня очаровала, музыка была  волшебной, и я долго ходила, под впечатлением  услышанного. Папа умело поддерживал моё увлечение и вёл дальше в очаровательную страну музыки. Покупал билеты в театр и расширял круг героев моих сказок.
 
      На балет «Конёк Горбунок» мы пришли с мамой и папой, сидели в ложе первого яруса. Я внимательно следила за исполнителями, вся «ушла в сказку». А когда группа балерин, закончив танец вокруг внезапно забившего фонтана, скрылась за кулисами, с детской непосредственностью своих пяти лет, предполагая их предстоящее купание в бассейне,спросила: «Они  что, раздеваться побежали?»
 
       В притихшем зале мой голос прозвучал особенно  громко... А в антракте незнакомый мужчина мне преподнёс большую коробку шоколадных конфет со словами: «За  сообразительность!».
 
     В театры нас водили часто, и позже я даже выбрала  для себя и брата занятие: «Когда вырасту, буду билеты проверять, а Сева будет пальто и галоши подавать!»