Сага о питерской коммуналке. Кое-что о Продовольственной программе Партии
Признаюсь, что жизнь в коммуналке дома Кельдаля существенно расширила мои лингвистические горизонты. И заслуга в этом - исключительно нашего соседа Бори. Он был крупнейшим специалистом по части табуированной лексики.
Все еще помнят, что с продуктами в стране уже в 80-ые годы была напряженка. Даже у нас в Питере. Что уж про нашу оголодавшую провинцию говорить. Вся страна в те годы выполняла под чутким руководством родной Коммунистической партии ПРОДОВОЛЬСТВЕННУЮ ПРОГРАММУ. Для чего народ гоняли на совхозные и колхозные поля. И даже на всякие там сельские овощеконсервные заводы. Да много еще КУДА народ гоняли.
Не миновала чаша сия и моего соседа Борю. Как передового и самого рукастого слесаря послали его от завода на сенокос. Боря проникся важностью поставленной партией и правительством задачи. В смысле - накормить страну. Он и почувствовал себя этаким всесоюзным КОРМИЛЬЦЕМ.
Был июнь. Сенокосная пора. Боря приехал домой с сенокоса в субботу. На один день. По каким-то своим личным делам. И приспичило ему перед отъездом в колхоз душ принять. А в ванной уже мылась мадам Константинова.
Борька императивно потребовал от нее через дверь ванной немедленно освободить помещение. Однако, мадам не вняла страстным требованиям всесоюзного кормильца. Борька ходил по кухне кругами и от злости, что не может принять душ, тихо матерился:
- Бляха-муха! Ну что за ху…ня? Меня там машина ждет. А эта манд…шка там, видите ли, намывается! Чистюля, б…дь, на мою голову!
Я готовила ужин и была вынуждена слушать всплеск Борькиных эмоций, которые он излагал словами, сильно запрещенными всеми нашими кодексами.
Прошло еще пять минут. Борька продолжал ходить по кухне кругами и материться. Находчивая мадам включила воду в ванной посильней и стала громко и даже где-то с надрывом петь своим жиденьким меццо известный романс. Из ванной доносился ее дребезжащий голос:
- «Отвори потихоньку калитку, и войди в тихий сад и, как тень…»,- чтобы заглушить Борькины совершенно нецензурные вопли.
Музыкальные изыски мадам переполнили чашу Борькиного терпения. И тогда всесоюзный кормилец стал ломиться в закрытую дверь ванны с таким вот страстным и не лишенным политической подоплеки "спичем":
- Ну, ты, б..дь, меня уже зае..ла! Едрена вошь! Ты что? Ох...ла совсем? Да я, б…дь, продовольственную программу партии выполняю! А ты, сука, не даешь! Меня машина уже час ждет во дворе! А ты п...ду свою там намываешь! Готовишься к ночке с любовником? Дождешься ты у меня, училка недое...я! Как же ты мне остое...ла! Да я, на х..й, в райком партии пойду! И ТАМ ВСЕ расскажу. Как ты тут трахаешься с кем попало! Да я, ё... твою мать, расскажу в райкоме, что ты за п…да тут у нас такая аморальная! Ты из школы быстро вылетишь за свое пи…е…ство! Твои ученички узнают, с кем ты тут при своих малых детях еб… шься! Я расскажу, как ты мешаешь продовольственную программу партии выполнять! В райкоме тебе, е... твою мать, быстро мозги вправят! Там ты своими гребаными песенками и смеху…чками не отделаешься! С волчьим билетом на х..й из школы вылетишь!
Услышав ТАКОЕ, наша мадам живо выметнулась из ванны. Испугалась, наверное, политических последствий для своей скромной учительской карьеры. Ох, и правы ж хохлы - не чiпай лихо, доки воно тихо!
Это только малая часть запомнившейся мне совершенно уникальной "политической речи", которую произнес Борька перед дверью ванной, в защиту Продовольственной программы нашей партии. На самом деле там стоял фантастический десятиэтажный мат с изящной политической подоплекой. Если бы Борька свои требования изложил цензурными словами, они не были бы ТАК доходчивы. И не привели бы столь срочной эвакуации мадам из ванной комнаты. А сколько экспрессии и воли к победе было в этом страстном нецензурном спиче! Даже у Фиделя Кастро не получилось бы лучше!
Я слышала этот нецензурный, но пронизанный такой страстной гражданской позицией спич Борьки, и просто не могла не хохотать. Хотя и грех, конечно… Так-то ругаться... Ей Богу, каюсь, что смеялась и… не пресекла….
Вот такие у меня… университеты были по части знания нашего.... великого и могучего. Таким «изыскам» родного языка нас в школе, конечно, не учили. Но я совершенно не жалею, что мне все же довелось познакомиться с таким богатым эмоциями пластом родного языка.
Предупреждаю, что детям, младше 18 лет читать эту байку не рекомендуется. По части табуированной лексики я, конечно, дистанцирую себя от охальника Борьки. Но убрать его не нормативную лексику из сего опуса-воспоминания невозможно. Ведь из него, как из песни, слова не выкинешь. Но я надеюсь, что наша самая справедливая в мире Фемида будет ко мне снисходительна.
