Младший брат - 2

Вернулись в Москву весной сорок третьего года. Ночью город еще погружался во мрак — ни в окнах, ни на улицах не было огней.

Женю внесли в квартиру на носилках. Моя тетя Маня, врач, сразу же устроила его в туберкулезный санаторий под Москвой, в котором он быстро поправлялся.

«Дорогие! Живу хорошо. Бок перестал болеть. Настроение хорошее, а домой и хочется и не хочется. Ребят здесь много, так что скучать не приходится.

Решил собрать и насушить грибов. Собрал пять белых и положил, а через день вместо грибов нашел червей.

Санаторием я очень доволен. Нас, больших ребят, четверо, ждем старших девочек. Играем в шахматы, волейбол, читаем, иногда бывает кино. Хоть я и прозаик, как ты, Ира, пишешь, но мне было бы гораздо хуже, если бы здесь не было такой природы.

Сейчас у нас педагог заболела, а другую мы выжили…»

Так Женя выздоровел и окончил нормальную московскую школу. Учился он легко, все схватывал на лету, кроме, пожалуй, письменной литературы. Я сама его избаловала — писала сочинения, которые он переписывал. Школьные годы в Москве были очень счастливые. Класс блистал талантливыми ребятами, умевшими по-настоящему дружить и вынесшими свою дружбу в большую жизнь.

Мы с Женей кончали одновременно: он — школу, я — институт. И хотя мне много приходилось работать над дипломом, я выкроила время и написала все возможные сочинения по Горькому и Маяковскому. Одна такая тема попалась на выпускном экзамене, и Женя спокойно переписал сочинение. Только допустил одну ошибку и из-за этой четверки не был награжден золотой медалью.

Экзамены в институт были труднее. Женя в десятом классе долго колебался между механико-математическим факультетом университета и медицинским институтом — тут сказалось сильное влияние обеих сестер отца, врачей. И все-таки тяга к математике победила. От экзаменов по математике и физике он был освобожден, так как еще раньше прошел конкурс по этим предметам на московских олимпиадах.

И вдруг — о ужас! Утром открыткой его вызвали в университет. «Не к добру это», — поняли мы. Он ушел к девяти. Мы ждали до четырех часов дня, и я отправилась за ним. Прошла в приемную комиссию и выяснила, что освобождаются от экзаменов только абитуриенты, занявшие первое место. Женя же занял первое место только по физике. По математике был вторым. Ему пришлось без подготовки сдать в тот же день все экзамены по математике — письменные и устные. Председатель комиссии профессор Гельфанд успокоил меня: все экзамены сданы блестяще.

Женя стал студентом МГУ. Новая студенческая жизнь захлестнула его.

Увы, студенческая жизнь Жени прошла мимо меня — я, закованная в гипс, лежала три года безвыходно в больнице. Постепенно пришлось свыкнуться с сознанием, что болезнь неизлечима. Началась борьба за счастье вопреки недугу, вопреки судьбе. И Женя вместе с родителями поддерживали меня до конца своей жизни.

И все же начало его студенческой поры я успела захватить. Первое место на ежегодных конкурсах студенческих работ. Увлечение баскетболом. Искрометный юмор. Мгновенная реакция на смех. Умение отдавать всего себя людям. Оттого, наверное, такая популярность на курсе.

«Глубокоуважаемая Ирина Борисовна! Меня долго терзали сомнения, пока я решился на сей возмутительный (как Вы, наверное, думаете) поступок. В моем намерении взять Ваш чемоданчик (все реликвии и дневники выложил на стол), который мне крайне необходим для баскетбольных целей, меня поддерживала уверенность в Вашей огромной доброте. Только будучи глубоко уверенным в том, что Вы дали бы мне его сами, если бы имели такую возможность, я сделал этот шаг. Очень сожалею, что не мог Вас дождаться, хотя ждал несколько часов. Прошу Вас принять мои извинения и заверение в полном моем к Вам уважении.

Глубоко ценящий и уважающий Вас Е. Б. Триус».

Женя в детстве и юности был лисичкой. Бывало, даю папе стипендию или зарплату (мы всегда все заработанное отдавали отцу), он же дает мне на карманные расходы, а Женя тут как тут. Улыбка такая обаятельная, что отказать ему решительно невозможно.

«Математик, — говорил Женя, — это человек, у которого постоянная потребность заниматься абстрактной математикой находит постоянное удовлетворение в самом этом занятии. У себя я этого не вижу». Оттого выбор — прикладная математика. Он защитил диплом с отличием практически без научного руководителя.

И… одновременно женился.

«Дорогая Ирочка! Несколько часов осталось до нашей свадьбы, и, конечно, мы счастливы. Единственное, что огорчает, — твое отсутствие, родная.

Дорогая, хорошая сестричка наша! Из всех пожеланий, которые мы сами себе желаем, самое сильное — твое скорейшее выздоровление. Чтобы в самое ближайшее время ты была с нами, в кругу родных и близких тебе людей, которые с очень большим нетерпением ждут тебя домой. Крепко-крепко тебя целуем и обнимаем.

Всегда с тобой, твой брат и новая сестричка».

Итак, у меня появилась сестра. Войдя в семью, Авина делила многие наши трудности. Не раз приходила мне на помощь — делом и словом. И хотя она намного моложе меня, способна и сейчас поддержать и успокоить, вселить веру в минуту отчаяния. Этому научили ее то ли трудные детство и юность, то ли профессия врача…

«Дорогая моя сестричка! Только сейчас получил письмо о твоей операции. Трудно написать о всех думах и чувствах. Скажу только, что уверен — исход будет хороший. Очень горжусь тобой, я ведь всегда знал, что ты самая сильная, самая терпеливая, и еще раз в этом убедился. Я очень волновался, сказать по правде. Ирочка! Осталось немного потерпеть — вот заживет рана, и все будет хорошо. Вернешься домой, и как все будет здорово! Крепко целую тебя. Женя».

Личная жизнь Жени и Авины была красивой. Ни разу за двадцать три года не отдыхали врозь. Разлучала их только работа. Любили собирать друзей. Пожалуй, можно сказать, что дом брата был местом встреч школьных и университетских друзей. А сколько друзей было приобретено потом!

Как-то речь зашла о дружбе. Женя сказал: «Самое главное в друге — надежность». И еще говорил он, что на друзей нельзя обижаться. Если друг проверен, испытан, он может только совершить поступок, который тебе не понятен. Не понятен, но не осужден тобой. Все люди разные. Обстоятельства, в которых они совершают свои поступки, тоже разные. Ни о чем нельзя судить по себе. Предпосылкой такого отрицания обид служит только одно: вера в людей. Не сделал, не пришел, не позвонил — значит, не смог. И тогда все встанет на свои места.

Как-то я спросила у Жени, можно ли изменить жене, если она никогда не узнает об этом. Ведь такая измена не причинит ей зла.

Он ответил:

— А себе можно причинить зло? Вот ты представь себе, я уехал в командировку, случайно сошелся с другой женщиной. Моя жена никогда не узнает об этом — я не причиню ей никакого зла. А себе? Ведь я потеряю ровно столько, на сколько потеряю возможность жить правдой!

Когда Авина и Женя ожидали ребенка, все пророчили им сына. Женя же не ждал иного. И вот, помню, он пришел из роддома к нам какой-то растерянный.

— Родилась девочка. Что же я буду с ней делать?

Однако стоило ему в первый раз взять ребенка на руки, как появилось отцовское чувство. Женя был счастлив!

Когда Инна выросла, вышла замуж и сама ждала ребенка, Женя, конечно, хотел внука. Но снова родилась девочка! Инна писала из роддома: «Наверное, папа будет расстроен тем, что не мальчик». Брат ответил: «Я всю жизнь имел дочь, и ты принесла мне только счастье. Кроме того, я рад, что будет кому нянчиться с будущим внуком — к этому времени внучка подрастет».

Слова Жени оказались пророческими, но сам он до рождения внука не дожил…

Помню отношение Жени к маленькой дочери. Все духовное воспитание дал ей он. Ничего не делалось насильно — даже горькая микстура и горчичники принимались без крика. Он терпеливо учил дочь терпению. Так легко и красиво открывал ей мир…

Когда Инна училась в первом классе, состоялся семейный совет, как отметить день ее рождения, кого пригласить. Она предложила нескольких девочек и мальчиков. На этом и порешили. Накануне дня рождения Инна гордо заявила:

— Лену не пригласила.

— Но почему?

— Она потеряла честь.

— ???

— Лена потеряла значок октябренка, а учительница сказала, что это — наша честь.

— Понимаешь, Инна, — сказал брат, — Лена, конечно, очень виновата. Но она сильно переживает эту потерю. Лена — в беде, а в беде нельзя оставлять друга. Ты представляешь себе, что будет с Леной, если все, как ты, отвернутся от нее?

Все было улажено, Лена пришла на день рождения.

Как-то, много старше, Инна спросила у отца:

— Папа, а для чего живут люди?

— Человек существует как единица единой системы. Он живет не один, а среди людей. Его корни — родные, близкие, друзья, человечество. Он живет не для чего-то, а вместе с ними.

Брат снова вспоминается совсем молодым. Ведь он начал работать со школы — аспирантура, диссертации, научные труды, степени и звания пришли позднее, хотя до конца жизни он оставался не только крупным ученым, но и преподавателем в институте. Так вот в школе мальчики (тогда было раздельное обучение) все перемены и даже уроки играли в «очко» на пальцах. Это была целая наука, которая сильно мешала учебе. При быстрой игре партнеры выкидывают более или менее стабильное число пальцев, и тот, кто быстро считает и понимает эту особенность, имеет больше шансов выиграть, подводя противника к переборной ситуации. Тогда брат предложил игрокам всего класса сыграть в «очко» с ним прямо на уроке. Он поставил условие: если выиграет, ребята будут беспрекословно слушаться его. А если хоть кому-нибудь проиграет, они будут делать что захотят. Разумеется, это был смелый шаг — выигрыш ни в одной игре не может быть стопроцентным. Брат, умея быстро считать и оценивать ситуацию, выиграл. С того веселого урока все ребята полностью подчинились ему.

Летом 1961 года в рабочую комнату предприятия вошел невысокий темноволосый юноша и представился: «Триус Евгений Борисович, буду работать с вами». На вопрос руководителя лаборатории, в какой области он работает, последовал ответ: «Я математик и могу делать то, что потребуется». Слово «математик» было произнесено с известной долей гордости или, точнее говоря, благоговения перед этим термином. Некоторые были удивлены этим ответом, но вся дальнейшая работа в течение десяти лет показала, насколько справедливыми были эти слова.

Защитив кандидатскую диссертацию (это была работа, относящаяся к применению математических методов в строительной механике), Женя тут же приступил к работе в совершенно новой для него области математического программирования. Поражала легкость, с которой он буквально вгрызался в незнакомые вопросы. Будучи специалистом в области техники, весьма далекой от тематики предприятия, Женя за весьма короткий срок стал одним из ведущих алгоритмиков-программистов по разработке большой группы задач функционального математического обеспечения. Его работы в области линейного программирования стали основополагающими в отрасли.

И уже не пришлось удивляться, когда через десять лет он защитил докторскую диссертацию именно по тематике этой, как он выразился, «премудрой науки». Примерно в это же время вышла его книга «Задачи математического программирования транспортного типа», которая стала настольной книгой для широкого круга инженеров.

Руководимая братом лаборатория стала небольшой, но весьма плодотворной школой в области математического программирования.

Разработав ряд новых оригинальных методов решения многоальтернативных задач, Женя нашел пути приложения этих методов к большому числу практических задач, решение которых приобретает важное значение. Уже будучи доктором технических наук, Женя, если это было нужно, не чурался черновой работы, сам выполнял разработку программ решения задач на универсальной ЭВМ.

Коллектив лаборатории, возглавляемой Женей, относился к нему с большим уважением и любовью. Каждый инженер этой лаборатории ощущал плодотворное влияние своего «шефа». Да разве только своей лаборатории! Насколько мне помнится, не было у него товарища, которому он не помог в разработке тем, очень далеких от чистой математики.

Женя был очень разносторонним человеком, любил музыку, театр, литературу. Был замечательным собеседником. Человек большой эрудиции, светлого ума, удивительной отзывчивости, он располагал к себе с первой встречи. Он был очень щедрым человеком, готовым поделиться с товарищем знаниями и опытом, дать добрый дружеский совет.

Есть люди, общение с которыми независимо от твоей деятельности запоминается как нечто большое, светлое на всю жизнь. К таким людям, безусловно, относился Женя.

«Школа Триуса», возникшая в семидесятых годах, живет и поныне в делах его сотрудников, товарищей и учеников.

…Дождь стучит по крыше, и нет ему ни конца ни края. Это природа вместе со мной и мамой все еще оплакивает моего младшего брата Женю. Сейчас кажется диким, невероятным, что мы с ним не успели поговорить о самом главном. Говорили все больше не о жизненных, а о житейских проблемах. В редкие часы досуга спрашивали, как живется, как работается, как здоровье. Если бы можно было хоть что-то вернуть! Я задавала бы ему другие вопросы. Чужие люди тянулись к его уму, таланту, обаянию, а я принимала его просто как доброго брата, всегда готового помочь, поддержать, подставить свое плечо.

Разве можно вспомнить и сотую долю того, что он говорил! Я ничего не старалась запомнить: кто же мог думать, что я, старшая и больная, переживу его, что он так вдруг, так рано уйдет?

Помню, как ему, уже смертельно больному, вводили сыворотку, в математической разработке которой он принимал самое горячее участие. Женя верил в нее, а после вливания горько пошутил: «Ну что же, послужим еще раз науке».

Он не лишился мужества. Понимал, знал, что умирает, и принимал это неизбежное со стоической выдержкой. Только раз услышал от него (сорокашестилетнего!) один из товарищей: «Мне бы пожить еще годик-другой, да, видно, не судьба!»

Музыка жила в Жене всегда, хотя он был математиком. Он не мог жить не только без консерватории, концертных залов, оперы. Идет дождь, бушует вьюга, завывает ветер, стоит тишина и покой — все равно в душе музыка. Особенно нужна была она ему перед смертью. Друзья доставали для него лучшие пластинки классиков. Он, уже будучи не в состоянии говорить, пытался шепотом напевать мотив и, шутя, спрашивал: «А ну, что я пою? Если угадаете, ставьте пластинку».

Разумеется, мотив никто не мог разгадать: что же можно напеть шепотом? Он подтрунивал над нами и говорил, что хотел бы послушать.

Сказать о любви к нему — это не сказать ничего. Ушла бесценная жизнь. Ушел последний мужчина из нашей семьи, оставив нас сиротами, обеднив наши души, обездолив судьбу…