Мой дедушка

ОТКУДА Я РОДОМ

МОЙ ДЕДУШКА

Семья мамы жила в Риге. Мой дедушка был среднего роста, всегда чисто и аккуратно одет. В лице у него было что-то цыганское. Небольшая бородка аккуратно расчесана. В шестьдесят пять лет у него не было ни одного седого волоска. На носу — старомодное пенсне на шнурочке: читая газету, он его надевал. Исключительный жизнелюб, редкостный оптимист, всегда доброжелателен, приветлив. Любил петь, постоянно потихоньку что-то напевал. Не отказывался и от рюмки вина. Мировыми проблемами интересовался, но мировоззрение его было традиционным. Мир сотворил бог и правит им, как считает нужным. Неправильно думать, что бог управляет каждым человеком особо. Человек свободен и может делать и хорошее, и плохое. А это уже зависит от его ответственности перед людьми, перед миром и перед богом. Жизненная философия дедушки выражалась примерно в следующих словах: «Оглянись на себя и точно будешь знать, чего нельзя делать другому». И эта философия не позволяла ему никогда никого обижать. Дедушка был верующим, но не фанатиком. И если бы ему дали право выбрать смерть или предательство, он выбрал бы первое, что впоследствии и подтвердилось в гетто.

У них с бабушкой было семеро детей. Моя мать старшая. Был дедушка рабочим, потом бригадиром, жили небогато. По реке, как плоты, плавали бревна, скользкие и блестящие. Рабочие с загорелыми лицами и черными руками вытаскивали их из воды длинными баграми. Дедушка даже в семьдесят лет выпрыгивал из лодки на эти бревна так быстро и ловко, словно выходил на берег, на твердую землю. Так же ловко измерял длину и толщину бревен, редко обращаясь к рулетке и оценивая их на глаз.

В рабочей бригаде обращал также на себя внимание латыш-атлет с красным лицом. Звали его Эльмар. Однажды он положил свои могучие руки на плечи дедушке и сказал: «Ты, Абрам, не только большой специалист, но и тонкий, чуткий человек». В бригаде кроме дедушки были одни молодые латыши.

В домашнем быту дедушка ни во что не вмешивался. Здесь всем управляла бабушка. Жили дружно, с любовью. Жизнь их текла тихо и спокойно. Дедушка шутя и не без гордости говорил, когда освободили Латвию: «Советская власть сделала меня стариком — дала пенсию и сказала: пора отдыхать». Он действительно был счастлив тем, что сама власть заботилась о его старости.

Наступили печальные дни сорок первого года.

Второго июля около двух часов ночи раздался громкий стук в дверь, от которого затряслись стены. Все вскочили затаив дыхание. Видимо, стучали какими-то тяжелыми предметами. Дедушка подбежал к двери, открыл. На пороге стоял хорошо сложенный офицер в форме полицейского. В руке у него был пистолет. За офицером виднелся еще один с автоматом в руках. Дедушка сразу узнал Эльмара, как и тот дедушку. Эльмар приказал первому офицеру стоять у дверей, а дедушке идти вперед и показывать комнаты. Они остановились, и опять, как когда-то, Эльмар положил свои могучие руки на плечи дедушке и сказал: «Ты, Абрам, меня не должен бояться — мы оба рабочие люди. Я главный офицер семи полицейских районов. Верь мне: тебе и твоей семье никто ничего плохого не сделает». И далее он предупредил дочерей дедушки, что в ночь со второго на третье июля будут обыскивать все еврейские квартиры Риги и что всех еврейских мужчин от двадцати до пятидесяти лет заберут на работы. Кроме того, будут взяты несколько сотен женщин для потребностей немецких офицеров. После пьяной оргии жертвы будут расстреляны.

Стояла глубокая ночь. Дедушка сидел с отсутствующим взглядом и ни на что не реагировал. Он сразу превратился в глубокого старца, да ведь ему и шел девятый десяток! Наконец он пошел в столовую молиться.

Несмотря на принятые меры, зятьев дедушки забрали. Дочерей оставили, так как подбирали только блондинок. А дедушка все повторял: «Кто же Эльмар? Ведь он латыш и пособник немцев. Как он может защищать евреев?» Взятых мужчин немцы расстреляли. Об этом сообщил дедушке Эльмар, заходивший к нему еще несколько раз. Но он, разумеется, не мог избавить его семью от заключения в гетто. Оно было огорожено высоким забором из колючей проволоки. Было объявлено, что евреи, оставшиеся вне гетто, немедленно будут расстреляны. Другого наказания, кроме расстрела, для евреев не существовало. Но, несмотря на угрозы, никто не представлял себе, что может произойти массовое уничтожение невинных и беззащитных людей — женщин, детей, стариков.

В гетто евреи организовали совет, в который вошли видные граждане, делавшие до войны много добра. Сколько-нибудь трудоспособных мужчин и женщин гоняли под конвоем на работу. Голод стал страшным проклятьем. Фашисты планомерно добивались полного истощения людей в гетто, стремясь довести их до моральной и физической деградации. Таких было легче расстреливать. Начался страшный террор, чтобы довести людей до полного отчаяния. Особенно зверствовал комендант гетто, гестаповский офицер. Если он встречал на улице еврея, который не так низко кланялся, если выражение лица казалось ему не таким приветливым, если еврей осмеливался ходить по тротуару, комендант не задумываясь расстреливал его и продолжал свой путь. Большей частью он разъезжал по гетто в лимузине, а из окошка постоянно выглядывала овчарка с высунутым языком. По приказу хозяина она выскакивала из окна машины и накидывалась на указанную жертву. В живых из зоны гетто никто не оставался.

И все же доведенные до крайнего истощения евреи оказывали мужественное сопротивление. Однажды коменданту потребовался электрик. Он забрал из гетто инженера-еврея и повез его в своем лимузине. Рядом сидела овчарка. Заметив, что комендант и собака внимательно следили за чем-то в окошко, инженер полоснул коменданта бритвой по горлу. Комендант выполз и исчез, а собака загрызла инженера.

Еврейский учитель организовал группу Сопротивления, которая, будучи вооруженной, забаррикадировалась в погребе синагоги, убила многих немцев и латышей-предателей. Сами же участники группы погибли героями.

Несколько отважных людей затеяли побег из гетто. Об этом узнали гестаповцы. Они отобрали десять евреев, привели их к колючей проволоке и хотели расстрелять. Тогда евреи бросились на убийц. У некоторых из них вырвали оружие и стали стрелять. Но только четверым удалось спастись и бежать.

Жизнь Эльмара кончилась трагически. Он пожертвовал ею ради спасения двух евреев в гетто. Два старика, одним из которых был мой дедушка, прогуливались с палочками по улице. Полицейский стал над ними издеваться. Он заставлял их креститься. Старики сопротивлялись. Полицейский застрелил одного из них и навел оружие на дедушку. В этот момент прозвучал приказ: «Стой!» То был Эльмар, случайно проходивший мимо. Он тут же на месте застрелил полицейского. Эльмара расстреляли.

30 ноября 1941 года неожиданно для всех было объявлено, что часть евреев будет переведена в другое место. Разрешено было брать минимум вещей. Их было десять тысяч человек. Все произошло так быстро, что никто даже не подумал, что на песчаной пустой лужайке в небольшом лесочке уже выкопаны ямы — могилы и все десять тысяч человек будут расстреляны и засыпаны — некоторые еще живые — землей. А через семь дней произошла вторая «акция». Было расстреляно еще двадцать пять тысяч человек. Младшей была дедушкина внучка, ей было всего полгода. Случилось это декабрьской морозной ночью…

На обыкновенной улице рядом с бывшим гетто стоит русская церковь очень красивой архитектуры — в византийском стиле, с куполами и золотыми крестами. Она разрисована продолговатым четырехугольным орнаментом и окрашена в белоснежный цвет с голубым узором. Издали она кажется мерцающей картиной. Священник этой церкви был красивым мужчиной с длинными седыми волосами, с бледным удлиненным лицом и синими лучистыми глазами. В тот день, когда многотысячную толпу, построенную колоннами, вели на смерть, он стоял со своей старенькой матерью у окна церкви и смотрел на это страшное шествие. По его лицу текли слезы. От непосильной душевной боли у него случился разрыв сердца — он упал замертво. Его похоронили у церкви. После войны, когда рижские евреи узнали об этом, они засыпали его могилу цветами.