19 сентября 1930 года после полудня мы тронулись в путь на Хасын, рассчитывая пройти до ночевки 15–17 километров,
Перед отправкой, когда закончились последние приготовления и начали седлать и вьючить лошадей, вокруг нас собрались рабочие. Те из них, кто уже имел опыт походов с вьючными лошадьми, старались дать нам разные советы.
— Подтягивай сильнее, сильнее, — говорил Андрей Ковтунов молодому рабочему Николаю Рябову. — Упрись ногой в бок и тяни. Видишь, она надула живот. Всегда, бестии, надуваются, как только начнешь затягивать, — приговаривал он, сильно ударяя коня по животу. — А только отойдешь немного, подпруга, вьючная веревка провиснут и начнет седло под вьюком ерзать: разом собьет холку и сотрет спину коню.
— Вы, Валентин Александрович, первый день далеко не уходите. Коням нужно пообвыкнуть идти в связке цепочкой, да и вам следует всем притерпеться. Сразу с непривычки трудно долго в седле, да и пешими, — напомнил и мне Андрей.
Я все это знал уже по алданскому опыту, но согласно кивал в ответ.
За начальника в бухте оставался Горанский. Он заметно тревожился и много раз переспрашивал меня об одном и том же. Я всячески его успокаивал.
— Леонид Александрович, что вы волнуетесь? Мы уезжаем всего на две-три недели. Вернемся, когда зимние перевозки еще не начнутся. Вы пока готовьте грузы. Командуйте. Все будет в порядке.
Наконец мы тронулись в путь. Нас пятеро. У нас семь лошадей — две вьючные и пять верховых. К седлам последних тоже были приторочены небольшие вьючки, а в седельные сумки насыпан овес.
Едем по следам, оставленным не так давно прошедшими здесь геологическими партиями. Наш путь из бухты лежит через сопку в долину реки Магаданки, затем в долину Дукчи.
Выглядели мы все необычно. На нас были кожаные или брезентовые куртки, телогрейки. На головах — рыбацкие широкополые шляпы — зюйдвестки. На ногах — длинные, тоже рыбацкие резиновые сапоги, подвязанные к поясу ремешками. В то время здесь на Севере такие сапоги были просто незаменимы, достать их можно было с трудом, и если это удавалось, то они были предметом особой гордости.
День был ясный, но по-осеннему прохладный. Никакого гнуса. Воздух прозрачный. Дышалось легко. Впереди — четкие открытые дали с синеющими горами. Тронутая желтизной листва ив и тополей у реки, светло-зеленая хвоя лиственниц по склонам, а выше, ближе к гребням, — темная зелень кедрового стланика. Вокруг живописные полянки еще свежей изумрудной травы на фоне побуревшей долины. Легкое журчание речной воды в огромных валунах. Размеренно дробное постукивание подков…
Удивительным покоем веет от этой еще не тронутой человеком природы. Невольно охватывает чувство необъяснимой радости. Кажется, не будет конца этой ласковой ясной осени…
Я ехал впереди, всматриваясь в изредка попадающиеся выходы горных пород, иногда слезал с лошади, чтобы отбить геологическим молотком образцы. Мария Яковлевна тоже соскакивала на землю, шла за мной, помогая упаковывать и регистрировать образцы. Тем временем караван во главе с Дзевановским двигался дальше. Следом за Юрием Константиновичем ехал пожилой рабочий. К его седлу была подвязана первая вьючная лошадь, к седлу которой, в свою очередь, была привязана вторая. Замыкал шествие молодой рабочий Николай Рябов. Такой порядок сохранялся нами все время.
Грунт большей частью был плотный, лошади шли довольно бойко. Когда солнце снизилось к горизонту, остановились на ночлег. Все обязанности по организации стоянки и ночевки у нас были распределены заранее, поэтому не было ни сутолоки, ни конфликтов. Разнуздывали и развьючивали лошадей, не снимая седел. Из вьюков доставали необходимые продукты, спальные принадлежности, палатки. Другие вьюки складывали штабелем и при непогоде прикрывали брезентом. Готовили колья, шесты для палаток, устанавливали их, устилая внутри землю ветками, собирали дрова для костра и для печек в палатках. Затем один из рабочих, выполнявший на стоянках обязанности повара, разжигал костер и начинал готовить обед или ужин, а второй присматривал за лошадьми.
После обеда или ужина каждый мог заняться своим делом. Если позволяла погода, можно было искупаться в речке, сменить тяжелую походную обувь на тапочки или специально захваченные для сырых мест галоши.
Так было и сейчас, когда мы расположились на ночлег на берегу Дукчи. Хотя и не очень много проехали мы в этот день, но каждый с непривычки почувствовал усталость, Ужинали и пили чай неторопливо, но у костра, против обыкновения, не стали засиживаться. Как только в купах прибрежных ив и тополей упрочился сумрак, забрались в палатки и безмятежно заснули.
Ночь промелькнула как миг. И уже с первыми лучами солнца, проникавшими сквозь бязь палатки, хотя и не очень дружно, но все быстро поднялись. Умылись на берегу реки холодной до ломоты в пальцах водой. Быстро позавтракали, завьючили лошадей и отправились в путь. Нужно было спешить, тем более что, по показаниям анероида, за ночь давление упало — это предвещало перемену погоды.
Анероид действительно не «подвел». Золотые осенние деньки внезапно сменились пасмурной погодой. Уже к полудню на перевале из долины реки Хабли в бассейн Уптара нас догнали низкие разлохмаченные облака, закрывшие солнце. А вскоре все вокруг окутал густой туман. Сразу, стало хмуро и прохладно. Но когда спустились немного по пологой долине ручья, туман поредел. Мы двигались вдоль левого края довольно узкой долины. Ее склоны поросли редкой, чахлой (признак заболоченности) лиственницей, кустарниковой ивой и березой, зарослями багульника.
Почва была сырой, местами зыбкой — за лето оттаяла мерзлота. Пришлось всем спешиться и вести лошадей под уздцы. Но идти в высоких тяжелых сапогах было трудно: ноги вязли, задевали за корни и кочки. Лошади, проваливаясь, порой останавливались, не желая идти вперед- Спуститься к руслу, чтобы пойти по гальке, не было возможности. Ручей терялся среди больших, покрытых голубичником кочек, между которыми ноги глубоко вязли в болотной жиже. В довершение всего начал сеять мелкий нудный дождь.
Под стать погоде и наше настроение становилось все пасмурнее. Двигались молча, надев плащи и натянув на головы капюшоны. Капли дробно и гулко стучали о брезент плащей. Потом влага начала просачиваться сквозь материал, стук дождя стал приглушенным, шуршащим. Постепенно промокла одежда. Сначала неприятно холодили тело отсыревшие пятна на спине, которые все больше и больше насыщались влагой, и наконец холодные струйки потекли по шее, спине, ногам… Становилось все холоднее. Закоченели пальцы рук. Стали стынуть ноги в отсыревших сапогах.
А тут еще Дзевановский решил обойти несколько выше по склону долины истоптанное вязкое место. Огибая неведомо как образовавшуюся яму» наполненную до краев водой, он поспешил, и лошадь, ступив на край ямы, соскользнула в нее. Яма была округлой формы, глубокой и конусообразно сужающейся ко дну. Ноги лошади, сжатые стенками ямы, не доставали дна. Стремясь выскочить, она напрягалась изо всех сил, дергалась, мотала головой, но от этого лишь прочнее увязала. Наконец, выдохнувшись окончательно, лошадь обреченно опустила голову. Дзевановский растерялся. Остановив транспорт, мы с рабочими подбежали к месту происшествия. При нашем приближении лошадь снова сделала слабую попытку высвободиться из страшного капкана, но, дернувшись раза два, опять беспомощно ткнулась мордой в край ямы. В скошенном на нас взгляде застыли страх, боль и призыв о помощи.
Всем было жаль это умное животное и страшно, что оно могло сломать ноги. Я предложил Юрию Дзеванов-скому придержать лошади голову и шею, чтобы она не дергалась, а мы с рабочими длинной палкой обследовали глубину ямы. Убедившись, что сама лошадь не сможет освободиться, решили вытащить ее волоком при помощи ремней и веревок. Обрезали подпруги, сняли мешавшее седло. С помощью тонкого и гибкого ивового прута с трудом протащили под брюхом лошади ремень от вьюка, подхватив его со спины другим прутом с крючком на конце. Вдвоем с рабочим мы ухватились за ремень, второй рабочий взялся за хвост, а Дзевазовский за узду и по команде «раз-два — взяли!» с огромным трудом выволокли беднягу из ямы. Сначала лошадь продолжала лежать некоторое время на краю, мелко дрожа и не пытаясь подняться. Мы осторожно обследовали ее ноги. К счастью, переломов не обнаружили. Наконец лошадь, поднатужившись, приподнялась сначала на колени, а затем встала. Все с облегчением вздохнули. Через некоторое время двинулись дальше.
Вызволяя лошадь из беды, мы совсем забыли про мокрую насквозь одежду и не замечали дождя. Теперь же снова почувствовали его косые, острые струн, секшие лицо и руки. Прошло еще несколько часов, Пора было остановиться поесть, дать передышку лошадям, но заболоченный склон вес тянулся и тянулся. Казалось, не будет ему конца. Все брели понуро, напоминая нахохлившихся птиц, с трудом поднимая отяжелевшие ноги, часто спотыкаясь. Хотелось скорее спрятаться в палатку, растопить печь, переодеться во все сухое, выпить горячего чая, поесть.
Я невольно вспомнил свое первое таежное «крещение» в 1926 году по пути к месту работ Алданской экспедиции — в верховья реки Алдан. В тот день отряд покинул последний барак на зимнике, который шел к алданским приискам. В стороне от него чуть заметная тропа вела к крутому перевалу, густо поросшему кедровым стлаником. С утра дождя не было, но при подходе к перевалу он зарядил и промочил нас всех насквозь. Мы все же решили перейти перевал и спуститься к реке, чтобы сделать остановку. С перевала дул сильный северный ветер, а когда поднялись па середину горы, начался мелкий и редкий град, перешедший вскоре в частый, крупный, величиной с размоченный горох. Летевшие навстречу градины ударяли больно.
Лошади всхрапывали, вздрагивая от ударов, бросались из стороны в сторону, стремясь вырваться из связки. Мы изо всех сил спешили подняться па вершину и укрыться в зарослях кедрового стланика. В отряде было двое очень молодых рабочих и одни коллектор, только что окончивший среднюю школу, — вес коренные горожане. Им еще никогда не приходилось видеть дикую, нетронутую природу, и они явно растерялись. Все мы промокли до нитки. По прежде чем самим упрятаться в гуще стланика, нужно было позаботиться о Лошадях. На перевале было несколько лиственниц, но до них оставалось не менее полукилометра. Подойдя к деревьям, мы быстро привязали лошадей и юркнули под ближайшие кусты.
Град вскоре прекратился. Но на пронизывающем ветру мы дрожали от холода. Надо было найти хоть несколько сухих веток. Наконец с трудом разожгли костер и, когда разгорелись смолистые ветки стланика, положили лиственничные дрова. На ветру они быстро схватились пламенем, и высокие языки костра стали обжигать лицо а руки. Мы разделись почти донага и стали сушить белье п обувь. Все повеселели, раздались шутки, смех. Так прошло наше «крещение» тайгой.
И сейчас повторилось это «крещение» — все мы шли на пределе сил. Неожиданно впереди, чуть выше по склону, увидели свежесрубленный барак. Вот счастье! Это был один из первых бараков дорожи о-изыскательской экспедиции Богданова, которые они начали строить на будущем зимнике через 30–50 километров друг от друга для остановок па ночевки конного транспорта.
Мы предвкушали отдых в более или менее «комфортабельной» обстановке. Однако нас ждало разочарование. Войдя в барак, мы увидели, что оконные проемы не затянуты бязью (в то время стекол не завозили) и ветер насквозь продувает помещение, всюду течет вода. Нары сырые, печки нет.
Кое-как натянули в одном углу барака брезент, завесили оконные проемы мешковиной, плащами, установили свою печь и затопили ее. Мало-помалу воздух стал прогреваться, наполняя барак испарениями. На печке, раскаленной докрасна, закипал большой чайник и котелок с водой для супа. Потом все с аппетитом ели необыкновенно вкусный макаронный суп, пили горячий чай. После сытной еды нас постепенно разморило, и все пошли отдыхать.
Мы с Марией Яковлевной устроились в палатке рядом с бараком. Я растопил печку, и мы смогли раздеться и просушить одежду. Проснулся от холодных капель, падавших на голову и лицо. Печь давно прогорела, остыла. Палатка пропускала мелкую водяную пыль. Крыша чуть светилась от раннего мутного рассвета. Доносился легкий шелестящий шум дождя. Очевидно, он шел с небольшими перерывами всю ночь.
Что делать? Выходить в сырой и, как оказалось, не просохшей за ночь одежде, с сырыми вьюками, ремнями, веревками, ставшими твердыми, как проволока? Не дело. А если дождь продлится несколько дней, неделю?
Пошел в барак, там тоже в углах звенела капель. Но все крепко спали. Растопил печь, сходил за водой и поставил чайник. Проснулся старший конюх — пожилой рабочий. Посоветовавшись, решили никого не будить, пока не рассветет. Если до обеда не будет просвета, придется выходить в дождь.
После завтрака кто-то, выйдя из барака, радостно крикнул:
— Дождь перестал! — Все выбежали и не узнали окружающей местности — так все вокруг посветлело.
Вскоре пылал большой костер, вокруг него на жердях были разложены вьюки для просушки, на кольях висела одежда. Мы повеселели. Небо все больше светлело, низкие тучи унесло. И хотя солнца еще не было видно, его тепло все же ощущалось.
Подсушились, пригнали лошадей и тронулись дальше. Дорога понемногу начала улучшаться, делалась твердой. Сквозь прорези туч стали прорываться солнечные лучи. Мы спустились в широкую долину большой реки Уптар. Остановились еще засветло на относительно сухой полянке. Здесь стояли высокие лиственницы, зеленела довольно свежая трава. Это было близ сорок седьмого километра будущей колымской трассы.
Наши палатки стояли немного выше будущего моста через реку Уптар. Я прошел с ружьем вверх по речке в надежде встретить уток или куропаток. Увы, река и ягодники были пустынны. Даже ни одной пичужки мне не встретилось. Это напомнило, что скоро зима.
Свободное копирование
