А год кончался, и все, вроде бы шло своим чередом: защита практики, работа над дипломом, свадьбы моих соседок по комнате одна за другой. Все они были такие счастливые! И я особенно остро чувствовала свое одиночество среди этих влюбленных пар.
И опять какие-то пьянки, драки, потом стало известно, что Толю должны взять в армию, кончились все отсрочки, и если он не пойдет, могут даже привлечь к суду за уклонение.
Еще два года тревог, ожиданий, целая вечность от письма до письма… Да нужна ли я ему?
Отправила ему телеграмму, чтобы встретил автобус, и поехала в Вольск. Я не собиралась заходить домой, хотела выяснить все на вокзале и уехать. С телеграммой я, конечно, напутала, написала, чтобы встречал в 9, а автобус пришел в 8. Выехала я в достаточно бодром настроении, но по мере приближения к Вольску решительность моя постепенно улетучивалась, прямо хоть выскакивай посередине дороги и садись на первый попавшийся транспорт в обратном направлении. Ну, нет, если идти, то идти до конца.
Он даже не понял сначала, что телеграмма от меня, оказывается, татарское имя Кямиля означает по-русски Галя, он надеялся на встречу с ней. Я сама не ожидала, что заговорю о прощании:
- Я попрощаться приехала, Толя.
- Попрощаться? Разве кто-нибудь из нас умрет? Ты ведь еще напишешь?
- Нет. И так все слишком затянулось.
- Нет, еще не слишком…
- Хотя… Друзьями мы ведь все равно останемся?
- Нет. Не останемся. С Кямилей не остались, а были друзьями. Я не могу ее забыть. Помню слишком живо и остро.
Это прозвучало как оправдание. Все-таки ему было нелегко, он встал и отошел к колонке. Его, как и меня, било противной мелкой дрожью. Я отворачивалась, чтобы он не видел слез на моем лице. Мне почему-то хотелось, чтобы ему было больно, и я старалась говорить ему колкости. А он утешал меня. Так мы дошли до Привольска, а там подвернулось такси. В половине третьего я была уже в общежитии.
То ли сон, то ли явь. И горькое ощущение пустоты на месте чего-то дорогого, близкого, привычного. Боль. Тревога. «Что с ним будет? Опять будет пить?» Да, опять, опять и опять. Что мне теперь до того? «Ты бы со мной несчастлива была, потому что я бы тебя обманывал.» Да, конечно. Только я и сейчас несчастлива.
А потом мне попалось это стихотворение Евтушенко:
«Пришла ко мне ты не от радости,
ее почти не помнишь ты,
а от какой-то общей равности,
от страшной общей немоты.
Пришла разумно и отчаянно.
Ты, непосильно весела,
за дверью прошлое оставила
и снова в прошлое вошла.
…
И, устремляясь все ненадошней
к несуществующему дну ,
как дети, мы из двух нерадостей
хотели радость хоть одну.
…
Но помню я картину вещую,
предпосланную всем векам.
Над всей вселенную, над вечностью
там руки тянутся к рукам.
…
И, вытянутые над бездною,
где та же, та же немота,
не смогут руки наши бедные
соединиться никогда».
В армию он ушел в тот день, когда я защищала диплом. Я не пошла с группой на банкет в ресторане по случаю выпуска, хотя собиралась и даже отдала деньги. Примчалась в Вольск и узнала, что Толя уже уехал. Перед отъездом он зашел к моим родителям и торжественно сообщил, что освобождает меня от данного ему слова.
Я не собиралась ехать в Ковров одна. Всех выпускников нашего отделения оставляют в Саратове. Было всего два выездных места. Не было бы и их, если бы я и еще один парень не выразили желания уехать. Кстати, я должна была ехать в Ковров на преддипломную практику, но мне разрешили писать диплом в научно-исследовательском институте при университете.
На этот же период приходится уход отца из школы. Ему говорят: «Вы просили отпустить вас в техникум, у нас появилась возможность эту просьбу удовлетворить». Отец говорит: «Спасибо», пишет заявление об уходе. Должность завуча в техникуме давно занята, он соглашается на должность завхоза. Позднее он начинает преподавать физику в железнодорожной школе, которая не подчиняется городскому отделу образования.
Свободное копирование
