Последние перед окончанием университета каникулы я провела с Толей. Ходили на Волгу, гуляли по вечерам по городу, выбирались иногда в кино, благо у нас дома сломался телевизор, Толе я рассказывала обо всем, что было на душе, не обходилось без воспоминаний. Вот так и получилось, что частенько нас было не двое, а как будто четверо.
В училище Толя не вернулся, работал в художественной мастерской. Он пробовал написать мой портрет, но что-то у него не получалось, хотя на стенке висел очень даже неплохой портрет Кямили.
Он казался мне таким близким, но отношения наши продолжали оставаться дружескими. Я уже сама хотела большего сближения, какой-то определенности. Когда он поцеловал меня (впервые за все эти годы) я почему-то заплакала. Каникулы мои кончались, скоро надо было уезжать в Саратов, а Толя по-прежнему не говорил ни слова о наших дальнейших отношениях. Должно быть, ревность к Кямиле заставила меня написать в своем дневнике несколько обидных строчек о ней. А потом мы в очередной раз поссорились, и я, как бы назло, дала ему прочитать этот последний свой дневник, где было много сентиментальных воспоминаний о Володе.
Тогда и появилась в моем дневнике запись, написанная рукой Толи. Я не могу ее сокращать, привожу именно в том виде, в каком она была написана.
«Сей дневник, с позволения его хозяйки, был только что прочтен с глубочайшей чувствительностью человеком, имя которого не единожды указывается в нем. Набравшись откуда-то наглости, он, этот человек, т.н. я, без позволения хозяйки возымел желание сказать ей здесь же несколько слов по поводу записи от 8-го августа 1972 года.
Может, я делаюсь особенно отзывчивым, когда что-то касается особенно дорогих людей для меня.
Хозяйку сего дневника можно уважать уже за откровенность изложения своих мыслей и чувств (также и в записи от 8-го августа), не говоря уже о том, что находится за строчками, что невозможно или просто нельзя еще выразить. Однако мне думается, что человек, сказавший о ком-то откровенно, «с плеча», не имея о том достаточного представления, очень даже может ошибаться, и хорошо еще, если тем самым нагрешит только на себя…
Нет, Галя, ты совсем не угадала, что было написано на последних страничках моего дневника. Там были мои мысли о будущем житие и о тебе, и о себе. А то, что ты не смогла их прочесть, то от этого сейчас я испытываю только большое удовлетворение.