Мечты о прошлом - 46

ЖИВОПИСЕЦ САВИЦКИЙ

Живопись Савицкого грандиозна, потому что не теряется в громадах любых залов, как это случилось в московском музее им. Пушкина, где была выставка работ Савицкого. Мариника тогда удивлённо и точно заметила: «Смотри Эдик. Его картины скромные, но здесь не потерялись».

Где-то я встретил даосскую мысль, что величайшее искусство граничит с Не- Искусством, с безыскусностью, со смирением и глубокой скромностью и вспомнил Эльмиру Газиеву, которая сказала мне как-то: «У тебя картины какие-то протокольные, наподобие картин Савицкого». Она, наверное, сравнивала наши работы с эпичными работами Рыбникова, Волкова, Михаила Ксенофонтовича  и Тансыкбаева. Да, в их контексте Савицкий смотрится наивно влюблённым в натуру, очень точно передавая её

малейшие переливы света и формы. Вот эту влюблённость в точность Эльмира назвала протокольностью. И мне казалось в юности, так же, как ей. А ведь живопись Савицкого это невероятная точность в любви к натуре и в этом прелесть искусства вообще. Очень легко фантазировать по поводу цвета и формы. Это довольно легко делается, в этом очень легко обмануть, но и обмануть себя. А в искренней любви не обманешь и не обманешься.

Савицкий сложился как художник в предвоенные годы. Это было время АХРРа . Он учился искусству у Истомина, у Ульянова и у Фалька. Как-то раз, читая при мне книгу с теоретическими работами художника Истомина, он заметил с сожалением, что не слышал, когда учился у Истомина то, что тот написал в своих книгах. И Игорь Витальевич посетовал (по-моему, напрасно) что недостаточно был обучен рисунку, хотя учился у прекрасных рисовальщиков. Потом заметил, что рисунку всё же можно научиться, но главное стать личностью в искусстве и привёл высказывание Фалька: «Я не могу научить только тому, что делает художника художником – Личности».

В искусстве важен прецедент, опора на предшественников. Одним из предшественников для Савицкого стал его любимый Художник Александр Андреевич Иванов, создатель великой русской евангелистской картины «Явление Христа народу». Особенно Савицкий любил подготовительные этюды Иванова к этой картине - пейзажи римской Кампаньи и неаполитанские пейзажи. Савицкий рассказывал: «Иванов в этих пейзажах изучал природу, смиренно и любовно следуя ей. Писал он этюды на плотной хорошей белой бумаге, слегка проклеенной рыбьим клеем. Краски он использовал масляные, но жидкие, не пастозные».

Он вспоминал панорамные пейзажи Иванова и сам писал такие же пейзажи размером 10 см на 100 см., которые художница Альвина Шпаде шутливо назвала как-то «макаронами». Смотря на далёкие горы Каратау, Савицкий говорил об итальянских подготовительных штудиях Иванова к его великой картине «Явление Христа народу» и повторял: «И здесь можно создать смиренное, скромное и в то же время великое искусство».

Раннюю живопись Савицкого в Каракалпакии напоминают только две картины. Одна из них написана в стиле мастеров малых голландцев. Эта прекрасная и мАстерская работа изображает внутренность кладовки со съестными припасами, мешки, тыквы, овощи. А вторая картина, тоже в тёмном колорите, изображает юрту , стоящую внутри двора.

Он писал исключительно на фабричных холстах, наклеенных на картон, которые ему специально готовили в Москве и всё сетовал, что оказался вдали от московских подрамников и холстов. Иногда он сам наклеивал холст на картон и старательно готовил его для живописи, потому что стремился к долговечности хранения картин. На ощупь его картины обильно покрыты гладким лаком, который Савицкий тщательно полировал пемзой, песком или тонкой наждачной бумагой до перламутрового блеска. А когда мы были на этюдах и он видел мои холсты и картоны, то попрекал меня в их небрежной подготовке.

После-московские картины Савицкого располагаются по сериям. Во-первых, пейзажи и виды замков, крепостей и городищ Древнего Хорезма времён его участия в археологических раскопках Хорезмской экспедиции. Это самая большая серия картин. В них Савицкий стремился запечатлеть с научной точностью красоту городищ и замков Древнего Хорезма, которые несколько веков были погребены под золотистыми песками пустыни после разрушительного нашествия Чингиз-хана.

Савицкий очень любил писать виды пустыни с силуэтами средневековых замков и городищ на горизонте, кусты тамариска и саксаула, а ранней весной позеленевшую и цветущую пустыню. Он часто сравнивал колорит Каракалпакии с колоритом и природой Испании, такую же песчаную и сухую.

Савицкий избрал для себя в начале пятидесятых годов, когда впервые приехал в Каракалпакию, скромное, искреннее и простодушное следование природе Он был счастлив тем, что открыл здесь для себя обилие солнца, смиренную красоту пустыни, и такую же смиренную и простую душу каракалпаков, разглядев её в тонком колорите их вышивок.

Тогда он себе признался, что прежние навыки живописи его московского периода стали здесь непригодны. И Савицкий как Художник совершил подвиг. Он полностью сменил палитру цветов и в корне сломал свой прежний стиль. Я представляю себе – как ему было невероятно трудно переламывать себя в импрессиониста из убеждённого классициста лаковой живописи в стиле социалистического реализма художника Лактионова. В итоге, Савицкий выбросил из палитры тёмные краски московского периода и прорвался в импрессии света и цвета азиатской пустыни. А из всех импрессионистов Савицкий выше всех ценил скромного и тончайшего живописца Альфреда Сислея.

Потом Савицкий начал писать сельские пейзажи Каракалпакии: - дороги, деревья, поля. Они очень тщательно выписаны и мастерски выполнены по стилю и исполнению. Но их немного.

Затем Савицкий писал виды нукусских улиц, газонов в цветники. Среди них трогательная картина - дети под деревьями в детском саду.

Затем Савицкий написал серию пейзажей с изображением камышовых домов, каналов и озёр в устье Амударьи и Казакдарьи.

Затем особняком стоит серия картин с изображением древней Хивы (Ичан-калы, которая до сих пор сохранилась как город-музей). Среди этих картин виды улиц Хивы с крыши дома, в которой он снимал комнату у местного аксакала.

Говоря о природе Каракалпакии, он сказал, что и в Ташкенте, и в Самарканде красивая природа. Но другая. В Каракалпакии всё тоньше, камернее. Говоря об Ичан-кале, мы вспомнили старую Бухару и старый Самарканд. Я сказал ему, что ещё в 1968 году застал базар с грудами сена и соломы, ослов, баранов и верблюдов в самом центре старой Бухары, у минарета Калян. Стены Арка и дворца эмира были тогда из древней пахсы. Город как был застыл в веках и его древность только подчёркивала молодая жизнь, которая бурлила среди древних памятников. Тогда Савицкий сказал мне с горечью, что древняя Бухара разрушена и уничтожена. Теперь это мёртвая декорация былой красоты и поэзии живого средневекового города с его кварталом бухарских евреев, которые жили там со времён Вавилонского пленения в шестом веке до нашей эры и которые переселилась ещё при царице Эсфири на дальнюю окраину Персидской империи.

Говоря, что древний город разрушен, Савицкий имел в виду, что разрушение началось ещё со времён изгнания большевиками Бухарского Эмира в Афганистан. Он говорил, что в годы войны художники, находясь в Бухаре в эвакуации, застал Бухару как город из сказок «Тысячи и одной ночи». Это настроение сказки чувствуется в картине Роберта Фалька - молодая горожанка на фоне сюзане, которую Савицкий писал рядом с Фальком. Савицкий говорил, что найти женщину для позирования художникам в той мусульманской Бухаре было для него очень не простым делом.

Когда я спросил как-то Игоря Витальевича, каков был Фальк в общении, был ли он гордым? На это Савицкий ответил мне, что всякий Художник прекрасно знает себе цену и ставит себя выше своих коллег-современников. Но Савицкий высоко ценил Фалька, как художника. А Фальк, тогда, в Бухаре, пренебрежительно отозвался о живописном даре Савицкого, вернее, о его бездарности. Но у каждого художника свой голос, своя мелодия. Такую свою мелодию и оставил Савицкий в живописи.

Вспомнилось, как в 1980-м году, в канун Нового года я был в мастерской у известного художника Славы Ахунова. Поскольку они меня считали учеником Савицкого, то заговорили о нём. Бахадыр Джалалов задумчиво сказал, что в экспозиции Ташкентского музея искусств на втором этаже висит маленький этюд Савицкого «Цветущая пустыня». На переднем плане прохладная голубоватая тень под кустами, а над кустами - кусочек неба. Живопись тонкая, очень нежная. Бахадыр сказал, что он так восхищается этим небольшим этюдом Савицкого и так высоко его ценит, что ставит превыше многих помпезных академических и парадных картин Ташкентского музея искусств. Он назвал этот этюд пустыни гениальным по лиризму и красоте. Я тогда поразился и тонкому вкусу Джалалова, и его искреннему восхищению этюдом Савицкого. Ведь художники обычно ревностно относятся к работам коллег и редко восхищаются ими.