В его управление в Оренбурге завелось тайное общество с политическою целью; оно было как-бы отделением Петербургского общества и основателем его был морской офицер Завалишин, сосланный на житье в Оренбург.
Целью Завалишина было основать такое общество, потом открыть его пред начальством и тем оправдать себя и возвратить себе прежнее положение. Так и случилось. Из молодых линейных баталионов и казачьих офицеров, едва-ли понимавших что-нибудь в политических делах, образовался кружок, писались протоколы и пьяные подписывали, не зная и не понимая ничего, а потом возникло дело.
Руководитель Завалишин, как хорошо образованный и хорошей семьи, Эссеном был представлен Государю, как человек, открывший существовавшее общество и сумевший отыскать необходимые для обвинения факты, но дело не выгорело; при следствии обнаружено, кто был руководителем. По решению верховного суда сослали в каторжную работу самого Завалишина, пехотного офицера Колесникова других в Сибирь, а казачьих двух офицеров, один Ветошников, в уважение их молодости и чистосердечного сознания, что они ничего не понимали, что подписывали, разжаловали и отдали в пехотные полки для службы солдатами.
Завалишин чрез несколько лет был прощен и жил в Иркутске. Моряки, ехавшие на службу в восточную нашу флотилию, считали долгом явиться на поклон к Завалишину, в чем их благомыслящие люди укоряли. Добавлю, что современники событию говорили, что в бумагах общества найдены были приготовленные предписания башкирским кантонным начальникам о высылке в Оренбург нескольких полков с оружием под предлогом посылки в армию, причем подпись Эссена была прекрасно подделана. С прибытием полков полагали начать бунт против правительства и перебить своих начальников.
Другое крупное уголовное дело при управлении Эссена было погребение женою своего законного мужа, богатого помещика Бугурусланского уезда. Усыпив его, жена положила в гроб и похоронила на кладбище. Подземные стоны несчастного были услышаны проходившими людьми и переданы куда следует. Вдова вышла или думала выйти за своего управляющего, с которым была в связи, и старый муж смотрел на все это сквозь пальцы, но влюбленным не доставало возможности законного соединения. Долго производилось дело, и большие деньги помогли потушить его. Говорили, что бывший правитель канцелярии губернатора Шамонин за свое содействие взял много и на эти деньги купил себе имение в 300 душ.
При Эссене состоял еще другой чиновник особых поручений, его бывший адъютант, полковник Циолковский. Он отдельной части не имел, а занят был по башкирским делам, и в 1834 г. был назначен командующим башкирским войском и. женившись на дочери помещика Крашенинникова, оставался здесь до своей смерти. За последнее время Циолковские обеднели, а когда-то были богаты, гостеприимны, в особенности сам старик, который, как поляк, покровительствовал ссылавшимся сюда полякам.
Был еще один военный офицер Герман, занимавшийся при Эссене дипломатическими делами по сношениям с Хивинским ханом и Бухарским эмиром. Этот был какой то сумазброд, любитель женщин и безобразник по этой части; простых женщин он останавливал на улице, открыто обнимал и целовал. Циник высшей руки, он в одно время диктовал писарю какую либо важную бумагу, курил трубку и безобразничал. Но, говорят, в обществе был человек любезный, и в него влюбилась дочь сенатора Мансурова, девица зрелых лет, поехала за ним в погоню, когда он уезжал из Оренбурга, но не добившись ничего, умерла в начале 1846 г. девою.
Про этого Германа говорили, что на почтовой станции в ожидании лошадей спали в одной комнате Герман, проезжавшая барыня и священник. Ночью Герман подошел к барыне с неблагонамеренной целью; та дала ему пощечину. Чтобы отклонить от себя подозрение, Герман отпустил тяжеловесную плюху попу; тот проснулся и говорит. «Кто это дерется?» Дама отвечает: «Мало еще, надо бы больше». Герман перевертывается на своем диване и ворчит: «Что за шум, не дают и поспать!»
До прибытия генерала Эссена город Оренбург существовал уже 70 лет, и в управление его, длившееся более 10 лет, общественного дома для собраний интеллигенции не было.
Чиновный класс собирался у своих начальников по большим праздникам, а семейно проводили время более значительные в помещениях частных лиц, но и последних было мало.
В летнее время для народных гуляний была зауральная роща, против города, между Уралом и Старицею.
Эссен первый из начальников обратил внимание на благоустройство ее: построил беседки для гуляющих, проложил дорожки как по Уралу и Старице, так и поперечные, он выходили к одной из беседок; дорожки утрамбовывались и усыпались песком и роща всегда содержалась в опрятном виде. Работы исполнялись присылаемыми на летнее время башкирами, как на службу; наблюдение лежало на уряднике и нескольких казаках.
Летом в праздники в рощу посылалась музыка и песенники из казаков и солдат. В торжественные царские дни устраивались фейерверки. Существовал без платный переезд на пароме через реку из города в рощу и обратно, но простонародие не перевозилось, а желающим не воспрещалось гулять в роще, но должны были ходить через мост, где таковой и теперь существует, а гуляющие располагались далее середины рощи, против аллеи теперешнего общества садоводства.
К отъезду Эссена построена была каменная беседка на площадке за рукавом старицы, где она оставалась долгое время и лишь в 1890-х гг. перевезена в сквер против городской думы. Из этой беседки уехал Эссен после прощальной хлеба-соли.
При князе Волконском и Эссене в Оренбурге едва-ли кто жил из богатых помещиков, кроме Тимашевых. Из последних Егор Николаевич был командующим Оренбургским казачьим войском и правил в этой должности в трудное для него время, когда богатые его имения были распущены и находились под опекою.
Мансуровых было две — одна девица, а другая вдова Габбе, о которой сказано выше, брат их, Николай Александрович Мансуров, служил в Петербурге.
Далее богатых купцов еще не было. Первым считался Осоргин, скоро разорившийся; иногородние — Пичугин, Веснин и Дюков жили здесь наездом, предпочитая свою родину — г. Ростов Ярославской губернии; — почему общественной жизни в Оренбурге не существовало, собраний не было, жили семейно по родству и по знакомству, и если собирались представители, то в большие праздники у губернатора. Он был первым лицом по значению и по средствам жизни, а за ним выделялись винные откупщики — Еникуцев, Звенигородский, а уже после Горячев.
Относительно благоустройства города генерал Эссен требовал, чтобы около каждого дома был полисадник и в нем насажены деревья. Домовладельцы, побуждаемые полициею, садили деревья и огораживали их полисадниками, а в более глухих улицах допускались из плетня. Казенные дома были обсажены лучшими деревьями. На большой или нынешней Николаевской улице насадка была по обеим сторонам, и улица эта представляла аллею; поливка была постоянно аккуратная и деревья быстро разростались; замечательные по высоте деревья были по гостинодворской стороне у домов девизионного и бригадного командиров, дома нынешнего 2-го корпуса и у дома Тимашева, ныне Ладыгина. Тут деревья оставались до последнего времени и срублены при перестройке домов, как мешавшие работе. При доме киргизской школы, кажется, и теперь имеются два или три дерева посадки того времени.
В прочих местах полисадники с деревьями первое время содержались исправно, но вследствие сухости воздуха, сильных жаров, а зимою морозов, затруднительности поливки, для которой воду нужно было привозить из Урала, деревья сохли и уничтожались. Я посадил около своего дома, по Петропавловской улице, несколько берез, которые принялись и росли до 1840 г., а в этом году раннею весною погибли вследствие повреждения, корней морозами.
По Николаевской улице во всю ее длину был выложен тротуар, следы которого сохранились против дома киргизской школы, прежде занимаемом Оренбургскою пограничною комиссиею, и против дома купца Оглодкова, а прежде генерал губернаторского.
Где жили первые губернаторы, не слыхал; о князе Волконском говорили, что дом, занимаемый им, был на месте нынешней женской гимназии, а прежде Неплюевского училища, около Троицкой церкви. Здесь был центр города; площадь, начиная от казенного дома, выходившего на нее, со скверами (ныне собачий садик), простиралась до дома Исакова. Существующие тут дома явились на моей памяти.
Место это представляло одно удобство для главного начальника края — положение в центре города. Неудобства были: близость базара, где всегда шум, и постоянная пыль. В этом отношении место на возвышенном берегу реки, где воздух чище и нет вовсе шума, было предпочтено, и туда перешел в конце своего управления князь Волконский. Правитель его канцелярии, Ермолаев, на другой стороне, бок-о-бок с ним. Тут жил Эссен, и останавливался государь Александр I, но в 1835 г. тут были уже развалины, а потому граф Сухтелен избрал частный дом Тимашева, барски построенный, а сам хозяин, избранный губернским предводителем дворянства, уехал в Уфу. В этом же доме проживал во время первого управления граф Перовский.
Оренбург до 1830 г., когда я стал понимать окружавшее меня, представлял из себя крепость, обнесенную земляным валом, составлявшим девятибастионный фронт, по всей линии в частях, примыкающих к Уралу, эскарпы и контр-эскарпы были насыпные из земли и обложены дерном; бастионы, примыкавшие к выездным воротам (которых было четверо: Сакмарские, Орские, Чернореченские и Водяные), сложены были из тесаного местного красного камня, но не все сплошь, а только в выходящих углах и контр-эскарпы куртин, а последние, как хорошо защищенные перекрестным огнем, были земляные. Около Сакмарских ворот, за нынешнею Николаевскою улицею и кладбищем, против двух бастионов были устроены параллельно им равелины, которые носили в народе название старого или маленького вала.
От Водяных ворот, по нынешней Водяной улице, поворотом к Уралу вал был каменный, не толще 1½—2 аршин и по свойству возвышающейся здесь местности приспособлен был для ружейной обороны; этот вал, где он по необходимости возвышался в уровень с другими бастионами, поддерживался изнутри контр-форсами, сделанными тоже из камня. По линии бастионов, от Орских до Чернореченских ворот, стояли во входящих углах крепостные пушки на лафетах, полагаю, не более полупудового калибра.
Вот все вооружение Оренбурга со времени его основания до половины 30-х г.г., а в это время бывший корпусный командир Перовский признал необходимым усилить оборону устройством оборонительных казарм, имеющих окна, обращенные к форштадту, узкие, в виде бойниц, для ружейной обороны, а впереди их ров, который был но всей линии бастионов одинаковой ширины и глубины и по тогдашним фортификационным правилам с крутою обрезкою краев наружной стороны.
Постоянный гарнизон составляли два линейных пехотных баталиона, две роты крепостной гарнизонной артиллерии, военнорабочая инженерная рота и крепостные арестанты, употреблявшиеся на работы по военному ведомству.
В летнее время, с 15 мая, на усиление войск приходили один тептярский конный полк, имевший зимние квартиры в г. Стерлитамаке, две конные батареи Оренбургского казачьего войска в 12-ти орудийном составе, особые команды в несколько сотен Оренбургских казаков, Ставропольских калмык, башкир, мещеряков; число последних доходило иногда до нескольких тысяч человек и они употреблялись преимущественно для казенных работ при возведении новых и исправлении старых зданий.
Войска, имевшие назначением охрану — конная артиллерия, тептярский полк, казаки и частию башкиры, располагались лагерем на Маячной горе в бараках; последние у артиллеристов и тептярей были лучше, чем у казаков и башкир, имевших плетневые бараки, впоследствии замененные деревянными.
От покойного отца моего я слышал, что при этом работали башкиры и они же дали деньги на покупку леса и другого материала. Причина этого явления заключалась в том, что башкиры, внесшие 50 р., освобождались от службы и уходили домой.
Рабочие команды башкир, за неимением места на Маяке, размещались за Уралом по берегу Старицы в землянках, а немногие в плетневых мазанках.
Вступление летних войск в города, каждый раз было полным церемониалом. Чрез Сакмарские ворота по Николаевской улице тептяри и артиллеристы вступали с музыкою, за ними казаки, Ставропольские калмыки и башкиры; последние в национальных костюмах: в длинных кафтанах и остроконечных войлочных шапках или колпаках, имевших с боков красные отвороты из кумача.
Войска, пройдя город, в Водяные ворота выходили из города и размещались в вышеуказанных местах.
К составу приходивших летом войск относились казаки Оренбургского войска непременного тысячного полка, жившие в казачьем форштадте, в отрядах Бердском, Каменно-Озерном и Неженском, а впоследствии выселенные отсюда в Благословенный, Угольный (ныне Богуславский) и Григорьевский, но в лагери их никогда не выводили.
В полном объеме сказанное относится до времени назначения генерала Перовского военным губернатором и корпусным командиром.
