Польская студенческая корпорация - 4

 Вскоре после истории со студентом Штакеншнейдером я был у Огрызко; естественно, что разговор зашел о ней; он резко порицал поведение студентов в этом деле и заключил свои слова так: "Конечно, Иван Давыдович в данном случае поступил опрометчиво, это я ему прямо и высказал; но все же студенты должны дорожить таким попечителем, как Иван Давыдович".

 Вскоре для известных целей из имени Огрызко сделали страшилище, его злоумышленные козни находили везде и во всем. И когда в 1883 г. всем полякам, сосланным в Сибирь по 1863 г., было дозволено вернуться на родину, ему пришлось умереть в Сибири.

 В 1883 г. Огрызко жил в Иркутске. Тогдашний губернатор генерал Шелашников, основываясь на коронационном милостивом манифесте, выдал ему свидетельство о возвращении прав прежнего состояния и паспорт на свободное проживание по всей империи. Получив все это, Огрызко подал прошение о выдаче ему свидетельства на занятие золотым промыслом, -- у него были прииски на чужое имя, и он хотел формально закрепить их за собой. Золотопромышленное свидетельство подписывается генерал-губернатором; когда заготовленное свидетельство было представлено на подпись генерал-губернатора Анучина, тот не только отказался подписать его, но еще распорядился об отобрании у Огрызко паспорта, основываясь на том, что милостивый манифест не может быть применен к Огрызко. Последний жаловался в сенат, но безуспешно. Ему, однако, было разрешено выехать в Уфимскую губернию, но этим разрешением он не воспользовался по очень простому соображению: в Иркутске на него уже никто не обращал никакого внимания, а в Уфимской губернии он опять попадал в положение фактически поднадзорного, да еще с очень громким именем.

 В последний раз я видел Огрызко в 1884 г. в Иркутске, возвращаясь из случайной поездки на Олекму. Он тогда уже был плох здоровьем и очень ослабел зрением. Трудно забыть наше прощание. Я выехал из Иркутска под ночь, со мной сел в тарантас Огрызко и провожал до перевоза через Ангару. Ночь была лунная; бледное, впалое лицо Огрызко поражало своим грустным выражением. Вот мы остановились у перевоза; слабым, прерывистым голосом говорил он: "Еще раз прошу вас, повидайте моих друзей, пусть поддержат мою просьбу в сенате; мне бы только взглянуть на родину, обнять старых друзей, а затем я опять вернусь в Сибирь. А не выпустят меня из Сибири добром, я убегу", -- закончил И. П. [После того Огрызко писал мне, 16 апреля 1886 г.: "Удастся ли мне вырваться отсюда, чтобы хоть повидаться с дорогими моему сердцу? Тяжело здесь жить". 27 января 1887 г.: "Чувствую упадок сил физических и едва ли дождусь того времени, когда мне разрешат выехать отсюда. В 1884 г. последовало особое высочайшее повеление (по докладу Оржевского), чтобы, несмотря на применение ко мне сенатом манифеста 1883 г. и совершенное помилование, -- оставить меня под гласным надзором полиции и разрешить поселиться только в Уфимской губернии, а если не пожелаю, то оставить в Иркутской губернии впредь до особого распоряжения. Распоряжение это, вероятно, последует после моей смерти, так как срок не назначен, а здоровье мое видимо с каждым днем становится хуже и хуже. По последним правилам высылаемым сюда под гласный надзор самый длинный срок назначается пять лет, после чего они делаются совершенно свободными; мне же и этого не предоставлено, да и самый надзор, при моих занятиях, стеснителен; но нечего делать, буду ждать. Больно одно, что самые близкие мне люди, которых бы хотелось хоть раз еще в жизни увидеть и обнять, один за другим умирают... Если удастся прожить еще пять, шесть лет, то, пожалуй, незачем будет и возвращаться". Это письмо было последнее, полученное мной от Огрызко, -- он вскоре умер. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)].

 Последние слова объясняются тем, что его золотопромышленное дело, правда небольшое, шло неудачно, были долги, и он считал делом чести вернуться в Сибирь, чтобы при первом благоприятном случае по возможности со всеми рассчитаться [В затруднительных денежных положениях ему, кажется, не раз оказывали некоторую поддержку прежние петербургские друзья, но более всего М. А. Коссовский, хотя и ссыльный, но благодаря адвокатской практике в Иркутске составивший хороший капитал. К Огрызко М. А. питал исключительное чувство уважения. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)].

 По приезде в Петербург мне вскоре довелось быть у И. Д. Делянова; я рассказал ему, с какою теплотой вспоминал о нем Огрызко по поводу истории с "Slovo".

 -- Ну, как он, бедный, поживает? Вот уж никогда не мог себе представить, что он такую роль играл! Можно было предполагать, что он давал деньги, помогал связями, советами; но мне Муравьев говорил: "Спасович больше его виноват, но остался цел, потому что не попалось ни одной буквы, писанной его рукой. Не то Огрызко, -- все его рукой писано, все распоряжения, инструкции и т. п.".

 -- Иван Давидович, -- отвечал я, -- уж двадцать лет прошло; теперь нет надобности замалчивать; ведь я вместе с Огрызко стоял на объявлении конфирмации [Дня через два после объявления конфирмации назначена была отправка партии; этапный путь из Вильно шел через Петербург. Собрали нас всех на тюремном дворе (помнится, 31 декабря 1865 г.). Вдруг приехал виленский гражданский губернатор Панютин (он впоследствии был при Тотлебене в Одессе). "Где Огрызко? -- спросил Панютин и, когда ему указали на Огрызко, быстро направился к нему. -- Это что! -- закричал Панютин, заметивши у Огрызко собственные теплые перчатки на руках, и сам стал срывать их... -- Отделить его, посадить в отдельную камеру, никого к нему не допускать, давать ему еду из общего котла!" Огрызко сейчас же отвели, а нас отправили обычным порядком. Что касается Огрызко, то он был особо препровожден прямо в Москву, а оттуда без всяких остановок в Тобольск. В Вильно, по-видимому, опасались, что Огрызко, попав в Петербург, при посредстве своих друзей, с Гротом во главе, мог добиться пересмотра своего дела. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)], и ничего подобного не читалось.

 Приговор об Огрызко ближайшим образом был основан на показаниях поляка-офицера Владислава Коссовского и его собственных признаниях; никаких письменных документов, компрометирующих Огрызко, в деле не имелось. Теперь трудно сказать, что в признаниях Огрызко была правда, что он просто принял на себя, так как свои показания он дал после того, как ему было заявлено в следственной комиссии, что дальнейшее с его стороны запирательство поведет к аресту массы людей, список которых и был предъявлен ему.