Через два дня, поздним вечером, подъехали мы к какой-то станции Николаевской железной дороги и должны были некоторое время ожидать поезда. Я многое знал для моего возраста, но реальный мир ограничивался для меня Вологдой. Радостно приветствуя начавшуюся тогда у нас постройку железных дорог, я, однако, о них не имел ни малейшего представления, а потому теперь и почувствовал себя точно в совершенно незнакомом лесу. Ф. С. спросил:
-- Вы никогда не видали железной дороги?
-- Никогда.
-- Вот это рельсы, под ними шпалы, там стоят вагоны, их повезет паровоз, -- и на том закончил свои объяснения.
Наконец поезд был подан, мы уселись в вагон. Вот раздался резкий свисток, многие начали креститься, -- поезд тронулся; на минуту все разговоры смолкли; и тем резче поразили мой слух непонятное пыхтенье паровоза и стук колес о рельсы. Было совершенно темно. Ф. С. сейчас же захрапел. Я еще некоторое время с любопытством осматривался среди совсем новой для меня обстановки, но, видя, что все спят, последовал общему примеру.
Разбудил меня Ф. С.
-- Пойдемте в буфет чай пить.
Какая это была станция, не знаю, но только после Вологды она поразила меня своей грандиозностью и роскошной обстановкой; а главное, сколько тут было народу!
"Да у Спаса (так называется всеградская церковь в Вологде) столько не бывает в большой праздник", -- подумал я.
-- Вы что пьете, чай или кофе? -- прервал мои наблюдения резкий голос Ф. С.
-- Все равно.
-- Подать две порции кофе.
В кофе я ничего не понимал, но к нему подали какие-то совсем невиданные булочки, а главное -- такие вкусные! Я все-таки продолжал свои наблюдения; было много военных, даже один генерал; на него, к моему удивлению, никто не обращал особенного внимания. А у нас в Вологде, когда едет Кобелев (генерал), так все из ворот выбегут, чтоб посмотреть на него. Офицеры тоже остановили на себе мое внимание, они держались совсем не так важно, как те, которые иногда приезжали в Вологду. (Офицеры гарнизонного батальона, напротив, всегда имели очень жалкий вид, и с ними даже уличные мальчишки не особенно стеснялись.) От офицеров перешел к дамам; боже мой, какие тут оказались красавицы! Но не успел я на них достаточно насмотреться, как мелькнула синяя фуражка и такой же воротник на сюртуке. "Студент! вот счастливец", -- подумал я. Студент весело болтал с какой-то барышней и старушкой в дорожном чепце. Как старушка похожа на мою матушку; что-то она теперь делает? вероятно, давно истопила печку и за чаем не раз залилась слезами.
-- Ну, теперь пойдемте, -- сказал Ф. С.
Замелькали какие-то столбы, и только путем большого напряжения мысли я заподозрил, что это, должно быть, телеграф. По-видимому, близился Петербург, и Ф. С. неожиданно для меня завел со мной такую речь:
-- Вот теперь перед вами открывается новая жизнь, все ваше будущее зависит от вас самих; будете работать -- пробьете себе дорогу. Сколько молодых людей, которые чуть не пешком пришли в Петербург, потом сделали прекрасную карьеру, достигли высших государственных должностей, -- и все только благодаря тому, что работали и работали. А кстати, у вас есть родные в Петербурге?
-- Нет.
-- Знакомые?
-- Тоже нет.
-- Где же вы думаете остановиться?
Этот вопрос совсем огорошил меня и из мечтательно-сентиментального настроения разом перенес в мир реальной действительности.
-- Да где-нибудь, в гостинице, -- ответил я, поняв, что расчет на Ф. С. нужно отнести к области несбывшихся надежд. -- Впрочем, у меня есть один родственник в Петербурге -- Иван Александрович Введенский.
-- А где он живет?
-- Не знаю.
-- Кто же он такой?
-- Он каждый год приплывает из Вологды в Петербург с хлебом и овсом.
-- Так он, вероятно, живет где-нибудь на Калашниковской пристани, вы туда и поезжайте.
Между тем поезд остановился.
-- Ну, вот мы и в Петербурге. Когда устроитесь, заходите, я остановлюсь в гостинице "Москва". Прощайте, -- с этими словами подал мне руку и поспешно вышел из вагона, что я объясняю тем, что у меня в руке осталась небольшая сумма.
