автори

1427
 

записи

194062
Регистрация Забравена парола?
Memuarist » Members » Longin_Panteleev » Первая поездка в деревню - 2

Первая поездка в деревню - 2

11.05.1848
Вологда, Вологодская, Россия

 Надо же мне сказать хоть несколько слов о стариках Одинцовых. Николаю Ивановичу было за шестьдесят лет, а Екатерине Петровне немного менее; для своего времени они получили очень хорошее образование. Николай Иванович учился в петербургском иезуитском пансионе [Из своих товарищей он часто вспоминал о князе П. Вяземском, который, по его словам, был большой проказник и особенно отличался тем, что умел отлично вышучивать и проводить почтенных отцов иезуитов (Прим. Л. Ф. Пантелеева.)], откуда вышел в военную службу, в 1813 и 1814 гг. побывал с действующей армией за границей, а в 1815 г. вышел в отставку. Он знал французский и немецкий языки и безукоризненно писал по-русски. Образование Николая Ивановича носило, однако, несколько странный характер; например: французская литература для него заканчивалась на классиках века Людовика XIV; о литературе XVIII, а тем более XIX века он уже не имел ни малейшего понятия. Несмотря на очень хорошее знание немецкого языка, немецкой литературы он не подозревал и существования. Из русских писателей знал только Ломоносова, Державина и Карамзина.

 Екатерина Петровна получила домашнее образование, прекрасно говорила и писала по-французски и хорошо играла на фортепиано. Русскую грамоту знала очень нетвердо, потому предпочитала переписываться по-французски; и библия у нее была тоже французская. Пушкина в доме Одинцовых слыхали (читала его только сестра); любимым русским поэтом Екатерины Петровны был Жуковский; впрочем, и из него она знала только баллады. От времени девичества у нее сохранялась тетрадь, в которой были списаны баллады Жуковского; иногда Екатерина Петровна вынимала эту тетрадь и что-нибудь прочитывала.

 "Хоть и глупости, -- говорила она, -- а очень мило".

 Одинцовы были люди глубоко религиозные, только посты не особенно твердо выполняли; по общественным понятиям они прямо принадлежали к екатерининскому времени, да еще с примесью предрассудков, занесенных к нам французскими эмигрантами. Крепостное право не только не возбуждало в них никаких сомнений, но прямо считалось божественным учреждением. По-видимому, совершенно искренно Екатерина Петровна весьма сомневалась, есть ли у крепостных душа; в сердцах она часто говорила: "Разве есть у них душа? у них голик" (обтрепанный веник).

 Как помещики, они не отличались ни жестокостью, ни излишним вымогательством (впрочем, из четырех деревень, им принадлежащих, одна сплошь занималась нищенством); барщина, напр., у них отправлялась по три дня в неделю, между тем как у некоторых соседей нередко по четыре дня. Только Екатерина Петровна была большая ворчунья, и от нее всем доставалось, начиная с Николая Ивановича и моей сестры, которую, однако, Екатерина Петровна любила, как редкая родная мать. Но особенно доставалось от Екатерины Петровны дворовым женщинам; естественно поэтому, что последние не только боялись, но и не любили ее.

 В житейском смысле все считали Екатерину Петровну женщиной очень умной и с большим тактом; напротив Николай Иванович, по-видимому, с давних пор имел прочно установившуюся репутацию, что он "очень недалек". За ним оставалось полеводство, и хотя он им занимался более тридцати лет и даже пробовал производить какие-то опыты (одно время выписывал сельскохозяйственную газету), но тем только давал пищу для острословия соседей, да повод старостам обманывать его на каждом шагу. Он вел точный журнал всем работам, посевам и урожаю. И вот какой с ним был случай. В журнале значилось, что на известном участке посеяна рожь, а уродился овес. Удивлению его не было пределов, и он на первых порах всем рассказывал, что у него рожь переродилась в овес.

 Материальное положение Одинцовых было очень тяжело. Вследствие проигрыша одного процесса у них оставалось несколько менее ста душ -- все барщинных; притом имение не только было заложено в опекунском совете, но и обременено еще частными долгами, за которые платилось не менее двенадцати процентов. Поддержкой являлась служба; Николай Иванович занимал должность провиантского комиссионера для Вологодской губернии с жалованьем около шестисот рублей; место считалось очень доходным, но благодарностей от подрядчиков он не получал -- и за такую добродетель, конечно, не удержался бы на месте, если бы не протекция Позена, всемогущего при тогдашнем военном министре Чернышеве. Чтобы как-нибудь сводить концы с концами, Екатерине Петровне приходилось наблюдать во всех расходах самую крайнюю экономию; за исключением чая, сахара, небольшого количества крупчатки (обыкновенно подавалось пшеничное печенье), кое-чего из столовых припасов да еще материй для платья, ничего не покупалось; точно так же всякую работу старались сделать из своих материалов и домашними средствами. Приемов никаких не было. Одинцовы считали себя настоящими местными аристократами (Екатерина Петровна была урожденная Мельгунова), и на большинство тогдашних местных дворян смотрели несколько свысока, как на выскочек; старик раза два в год делал визит губернскому предводителю Межакову, а Екатерина Петровна -- какой-то уважаемой старушке Ф. С. Дьяконовой; на том сношения с посторонними людьми почти и кончались; родных было мало. И все же таков был тогдашний помещичий строй, что вот какая дворня существовала для двух стариков и жившей при них моей сестре: повар с женою в городе (квартира была наемная, -- это было исключение, так как почти все местные помещики имели свои дома в городе [Теперь в Вологде домов, принадлежащих помещикам, осталось очень мало, а на Дворянской улице, кажется, ни одного. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)]), повар в деревне, он же и садовник, его жена смотрела за птицей и огородом, при поваре состоял поваренок, затем два лакея, кучер, две горничные, ключница, коровница для домовых коров, прачка, в помощь которой брались еще другие женщины из ткацкой, стряпка для дворни, кормившейся в общей застольной. Застал я еще почти не у дел старушку Ольгу Ивановну, отставную ключницу; она пользовалась особенным уважением со стороны Екатерины Петровны и в деревне, каждое утро, из собственных рук барыни получала две чашки чаю. Всю эту прямо, так сказать, непроизводительную дворню с детьми надо было прокормить, одеть и обуть. Затем были еще бобыли и бобылки -- кто пас овец, кто стерег птицу; и наконец немалое число женщин было занято в ткацкой; тут был хоть какой-нибудь возврат, так как полотнами (и очень хорошего качества) в натуре уплачивалась часть процентов в опекунский совет. Менее трех лошадей никогда не было, они, конечно, в работу не употреблялись; их главное дело было как в деревне, так и в городе возить по праздникам в церковь; причем в городе всегда запрягалась пара: "Это чиновники и купцы ездят в одиночку", -- так большею частью тогда рассуждали [У Николая Ивановича была племянница-вдова, жившая ради экономии круглый год в деревне; при ней были две падчерицы с гувернанткой и никого более. Имение по вологодскому масштабу было большое, но до невозможности обремененное долгами. Я раз вместе с Одинцовым провел в нем часть осени; после тихого Мурманова Погорелово производило впечатление большого села, -- только при одном доме было до двадцати человек разной прислуги. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)].

 

 Медленно громыхал тарантас по невозможным даже и теперь вологодским мостовым. Я сижу на каком-то возвышении и прежде всего испытываю горделивое чувство, -- мне еще никогда не приходилось ехать в тарантасе. По временам попадаются уличные мальчики, бросают свою игру и внимательно следят за тарантасом, но к крайнему огорчению видят, что на задок прицепиться никак нельзя, так как там крепко прикован большой ящик. Ужасно хотелось, чтобы повстречался кто-нибудь из приятелей и, конечно, с большой завистью посмотрел бы, как я "еду с настоящими господами в деревню". К сожалению, тарантас двигался по направлению, прямо противоположному от района, в котором находилась квартира матушки. Да и как не позавидовать, -- у Одинцовых большой сад, и в нем растут яблоки, малина, а в лесу сколько хочешь всяких ягод и грибов. Не знаю, долго ли бы продолжалось такое повышенное настроение, как вдруг Екатерина Петровна резко обратилась ко мне: "Ах, батюшка, ты мне совсем отдавил колени".

 Сестра сейчас же поправила меня и строго сказала, чтоб я сидел смирно и не вертелся.

 Понемногу проехали город, и начался городской выгон, за пределы которого еще никогда не переступала моя нога. Хотя я не раз видал стадо коров, когда оно возвращается по домам, все же теперь был изумлен бесчисленным множеством коров, и притом каких тут только не было! Мне захотелось разглядеть "бурену" хозяина, у которого матушка нанимала квартиру, я стал очень напряженно присматриваться к стаду, как Екатерина Петровна с сердцем сказала сестре:

 -- Катерина Александровна (это величание всегда означало повышенную степень неудовольствия Екатерины Петровны), да смотри же за своим братцем, он опять надавил мне ноги.

 Сестра мгновенно поправила меня и, наклонившись, прошептала: "Если ты не будешь сидеть смирно, то тебя высадят на дороге".

 Я совсем съежился от этой угрозы.

 -- Катя, ему, кажется, неудобно сидеть, надо поправить, -- уже совсем мягко проговорила Екатерина Петровна.

 Тарантас был остановлен; оказалось, что я сидел на скате какого-то узла, и не удивительно, что постоянно сползал. Когда было произведено надлежащее исправление, я уже долго не подавал повода ни к каким замечаниям.

 День был хороший, весеннее солнце все заливало своими лучами, и все понемногу пришли в доброе расположение духа.

 Екатерина Петровна начала что-то рассказывать, должно быть очень веселое, потому что не только Николай Иванович громко засмеялся, но даже всегда сдержанная сестра и та приятно улыбалась. Это приподняло и мое сильно упавшее настроение от страха, что высадят на дороге; к тому же стали мелькать усадьбы, окруженные садами, деревни, поля.

 -- Ах, какая большая трава, отчего же ее не косят? -- сказал я.

 -- Это не трава, а рожь: из нее делают хлеб, -- объяснила Екатерина Петровна.

 Это была совсем новая вещь для меня; я знал только, что хлеб делают из муки, -- матушка каждую неделю пекла хлеб.

 -- Мука белая, -- сказал я, -- а тут зеленая трава.

 -- Когда она еще вырастет, то побелеет, у нее будет колос, а в колосьях зерна, из них и делают муку.

 Не успел я еще хорошенько обдумать это объяснение, как завидел на лугу большую стаю ворон.

 -- Ах, сколько ворон, -- оживленно воскликнул я, -- вот если бы теперь пустить камнем в них, то непременно можно было бы которую-нибудь зашибить.

 -- Нехорошо камнем пускать в ворон, -- заметила Екатерина Петровна, -- это делают только злые и невоспитанные мальчики.

 -- Ворон ведь не едят, они ничьи.

 -- Все равно, ворона тварь божья, и не следует ее обижать.

 -- Это Мурманово (так называлось имение, куда ехали)? -- сказал я, завидев в стороне усадьбу.

 -- До Мурманова еще более двадцати пяти верст.

 Я знал, что есть версты, но никакого реального понятия о них не имел.

 -- А скоро мы приедем в Мурманово?

 -- Мы проехали только пять верст, -- отвечала сестра.

 Мне же казалось, что мы ехали необыкновенно долго и что давно пора пить послеобеденный чай.

 -- А когда же мы станем чай пить?

 -- Приедем в Мурманово, там и будет чай.

 -- Ты, однако, уж очень много болтаешь, -- наклонившись ко мне, тихо проговорила сестра.

 Что же мне оставалось делать? Стал смотреть на дорогу, там поминутно попадались прохожие и проезжие. Вот едет мужичок, совсем похожий на дядю Ивана, что иногда привозит дрова матушке; и лошадь бурая. Но такая досада, не успел хорошенько вглядеться и крикнуть ему "Дядя Иван!", как тарантас уехал вперед. Мне сделалось очень грустно; дядя Иван был такой хороший дядя, всегда продавал матушке дешево дрова; воз у него, был большой, дрова сухие, и часто подолгу ждал деньги. Бывало, придет, перекрестится на образ и скажет:

 -- Здравствуйте, матушка Анна Ивановна, как поживаете, не разбогатела ли деньгами, пятиалтынничек-то получить бы.

 -- Нет, Иванушка, еще не справилась, уж подожди, голубчик.

 -- Что ж, матушка, подождем. Ишь какой сынок-то у тебя растет, вот будет большой -- заботушку-то с тебя и снимет.

 А я на эти слова отзывался:

 -- Я буду офицером и за матушкой в карете приеду!

 Дядя Иван еще недавно был у нас и звал меня летом к себе в деревню, и непременно хотел приехать за мной на своем бурке. Хорошо у них летом в деревне; там есть речка, и в ней пропасть раков, можно просто руками ловить, а если боишься, что рак клещами схватит, так сеткой с наживой.

 "Где лучше, -- подумал я, -- у дяди Ивана или в Мурманове? В Мурманове есть кабриолет (что это за штука, я и представить себе не мог), его запрягут, сестра сядет, возьмет меня с собой, и мы поедем кататься".

 Так говорила матушка.

 Зато у дяди Ивана пекут рогульки такие вкусные (он часто привозил мне этот гостинец), их я у Одинцовых никогда не едал.

08.06.2020 в 20:48


Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридическа информация
Условия за реклама