15 апреля 1969
Идет «Галилей». Звонит Высоцкий.
— Ну как?
— Да нормально.
— Я думал отменят, боялся…
— Да нет… Человек две недели репетировал.
— Ну и как?
— Да нормально. Ну, ты сам должен понимать, как это может быть…
— Я понимаю…
— Володя! Ты почему не появляешься в театре?
— А зачем? Как же я…
— Ну как зачем? Все же понимают и относятся к этому совершенно определенным образом… Все думают и говорят, что через какое-то время после больницы… ты снова вернешься в театр…
— Не знаю, Валера, я думаю, может быть, я вообще не буду работать…
— Нельзя. Театр есть театр, приходи в себя, кончай все дела, распутывай и надо начинать работать как было раньше.
— Вряд ли теперь это возможно…
— Ты слышишь в трубку, как идет спектакль?
— Плохо. Дай послушать.
Снимаю репродуктор, подношу. Как назло — аплодисменты.
— Это Венька ушел.
— Как всегда.
— Володя, ты очень переживаешь?
— Из-за того, что играет другой? Нет, Валера, я понимаю, иначе и не могло быть, все правильно. Как твои дела?
— Так себе. Начал у Роома. Правда, съемки еще не было, возил сегодня на «Мосфильм» Кузьку, хочу его увековечить…
— Как «Мать»?
— Получается. Не знаю, как дальше пойдет, но шеф в боевом настроении, работает хорошо. Интересные вещи есть. Что ему передать…
— Да что передать… Скажи что-нибудь… что мне противно, я понимаю свою ошибку…
На сцене сильный шум. Все грохочет, Хмель рвет удила, Володя что-то быстро говорит в трубку, я ничего не могу понять, не разбираю слов, говорю только… ладно, ладно, может, невпопад, у самого в горле комок… думаю… сейчас выйду на сцену и буду говорить те слова, которые я СТО с лишним раз говорил Высоцкому, а теперь… его уже не будет за тем черным столом… Жизнь идет… люди, падая, бьются об лед… пусть повезет другому… и я напоследок спел: «Мир вашему дому».
— Как наши общие знакомые?
— Ничего. Все нормально. Она мне и сказала, что ты в больнице.
— Да, я должен лечь с сегодняшнего дня. У нее никаких неприятностей нет??
— Все нормально.
— Ну ладно, Валера. Я буду звонить тебе. Привет Нинке. Пока.
«Галилей» закончился. Во всех положенных местах были аплодисменты. Цветы. — Молодец, Боря! — из зала крикнул Бутенко[1]. Они опять сошлись с Тереховой, у них родилась девка.
Хмель выставил водки, как и обещал. А я думал, может, и грех: нет в нем все-таки искры Божьей. Худо ли, бедно, но он повторяет Володьку, его ходы, его поэтическую манеру произношения текста, жмет на горло и устаешь от него. Наглость его чрезвычайно раздражает. От него устаешь, он утомляет. Что касается профессии, то безусловно, он большой молодец, взяться и за 10 дней освоить текст, игру — профессионал, ничего не скажешь. Быть может, разыграется и покажет, но, если не обманывает меня глаз, виден потолок по замаху. Хотя я, например, считаю, что Водоноса[2] я заиграл ближе к «яблочку» только через два года.
Свободное копирование
