Живой - 182

25 февраля 1969

Поэтория — это, конечно, бред сивой кобылы, хотя я слышал только начало и то с большой высоты. Можаев с Мильдой пришел тоже без билета. Стали прорываться. Его провел Родион Щедрин, автор, а меня задержали — «Усатик, без билета, уйди». Я к Зое, она к Родиону, Можаев к нему: «Родион, это главный… мой Кузькин, это Золотухин», Родион старается смыться и их везти, со мной ему возиться неохота. — Я не знаю, я и так уже много провел. Можаев не бросает меня. Я иду снова на приступ, тетечка меня в грудь, за куртку и выталкивает с воплем: «Опять этот Усатик лезет, — зрители сзади, — это же Золотухин, пропустите его, это артист».

В общем, как-то я проник. — Усатик, усатик, не понравились им мои усы. Зайчику предложили билет, я стал наскребать, вытряс всю мелочь, не хватило около 50 копеек — Ладно, обойдемся, — позор, но зато роскошный билет и Зайчик в 10 ряду. Мы с Можаевым сели на свободные места. Родион перед первым отделением сказал: «Ну, Моцарты, вы можете съесть в буфете, а на второе что-нибудь придумаем с местами».

В антракте Можаев сказал: «Ну, Федор Фомич, пойдем коньяком угощу». — Дак я как говорится, со всей душой, уж не помню, когда и пил его.

Взяли шампанское, я взялся открыть и пустил в себя пеной как из огнетушителя. — Вот и в шампанском покупался. Подошел шеф, Можаев и ему стаканчик взял, в общем, хорошо было.

Ко второму отделению народу прибавилось и наши места заняли. Мильда, правда, села, а нас с Можаевым погнали по этапу на самый верх. Поднялись. Смотрим сверху — Можаев поверх голов, а я задницы раздвинул — наблюдаю. Вся сцена в людях во фраках и с папками, огромная баба — Зыкина — в розовом мини-платье. Родина-мать, Россия — вокализы распевает чудным голосом. Вышла баба, мужиком запела. «Зыкина в Большой зал Консерватории попала — дожили», — это реплики со стороны. Андрей встал, в свитере, руки в боки, покачался и начал навзрыд: — Я Гойя. — Можаев у меня спрашивает: «Кто он? Гойя? Ну а я Веласкес, пошли в буфет», — с хохотом мы скатились вниз к стойке и начали глушить шампанское. Только бы нас не засекли, а то неудобно, обижаться начнут.

Накачались мы шампанским крепко, а тут и Поэтория подошла к концу, мы пошли хлопать. Какой-то старичок говорит:

— Я в этом понимаю, большая работа проделана была, но кроме как в Москве, нигде не поставишь это, не под силам будет, большая работа проделана. Можаев вооружился этой фразой и после делился со всеми своими впечатлениями. Подошел Штейн, стал спрашивать о Кузькине: — Невероятные слухи ходят, а как вам это, сегодняшнее? — …Большая работа проделана и т. д.