19 октября 1968
Сегодня суббота. День теплый, но слякотный. С утра ходил с Кузей. Семнадцатого снимали «Хомутную», потом два спектакля: «Павшие» и «Антимиры», десятичасовые. К «Павшим» не явился Высоцкий, он прилетал из Одессы в абсолютно разобранном состоянии, и я чуть было не заработал еще раз 50 р., уже взял роль и стал учить, но позвонил Коля[1] и сказал, что приедет к Гитлеру.
18 октября подняли меня в 6 утра. Пересъемка «Холодной». Все на нерве, текст затолмужен, «иронический вариант», на бис для худсовета.
После смены смотрели с Можаевым материал «магазина» и «палатки». Автор остался очень доволен, и я бы даже сказал, был в восторге: «Ну вот это на уровне лучших традиций нашего кино. Это хорошо, это очень приличный материал». Под это дело мы с Назаровым сунули ему ролик с «Холодной», дескать, другой дубль, мягче; и этой сценой он остался доволен, и вроде все понял, весь замысел артиста и режиссера: «Приличная сцена, не знаю, чего вы решили ее переснимать, наверняка, ведь хуже сделали. Он здесь расстроенный, что люди, которым он хочет помочь, отворачиваются, не хотят помочь ему в его работе, и он в некоторой даже растерянности и в расстройстве».
В общем, он остался очень и очень доволен последним материалом, говорил много и без конца и был хорошим мужиком. И мы с Назаровым рады были его такому настроению и под это дело «совали на подпись нужные нам бумажки» — это фигуральное выражение.
Вечером «Послушайте». Играл в хорошем, бодром тоне. Во втором акте, в чиновнике, когда мы стоим в зале, у меня завязался узел фартука, не растащишь, и я попросил зрителей: «Развяжите, пожалуйста», и мне стали развязывать, через паузу несколько человек засмеялось, обрадовавшись неожиданности, и я так полагаю — находчивости артиста.
На спектакле были Джавид и Сережка. Принесли мне обещанную картину в раме и под стеклом. Мне очень хорошо от этого. После спектакля поехали в Уч. театр и выпили вина, вспомнили с Зайчиком молодость, с чего начиналось все.
Уч. театр сохраняет свой удивительный запах, это самый первый театральный запах, которым причащаются новички к театру, к его сутолоке внутренней. И это самый старый запах, вековой запах театра. Он находится в подвале, там стоят сильные вентиляторы — и все-таки они не в силах этот запах оттуда выдворить, и его хватает на смывание многих поколений артистов.
Мой Зайчик серьезно приболел, и мы сами собой помирились и не вспоминаем, как и отчего поссорились.
Сегодня, до разговора с женой, звонил Н.М., матери Высоцкого. Она сказала, что «если эта сука И., шантажистка, не прекратит звонить по ночам и вздыхать в трубку, я не посчитаюсь ни с чем, приду в театр и разрисую ей морду, пусть походит с разорванной физиономией. Володя уехал с Люсей в деревню, к товарищу-художнику, ему посоветовали врачи на некоторое время отключиться от шума городского. Они взяли продуктов и уехали. Врач сказала, что это не очень опасный рецидив, что у него не наступило то состояние, когда шарики сдвигаются и ничем его остановить нельзя… Надо поскорее разбить его романы… Тот дальний погаснет сам собой, все-таки тут расстояние, а этот, под боком, просто срочно необходимо прекратить. Я узнала об этом от Люси совсем только что и чуть не упала в обморок».
Из Парижа звонит Марина Влади — «Говорит Марина Влади, мне Высоцкого».
Свободное копирование
