Как мне кажется были очень интересны обе семьи родителей моего деда — Аарона Давидовича и Доры Акимовны. Отец прадеда, то есть мой прапрадед Давид Шенберг (Шейнберг) был, по-видимому, богатым бердичевским купцом. Не только богатым, но по тем временам весьма просвещенным. Я что-то знаю лишь о двух его сыновьях: Акиме и Аароне. Мой прадед Аарон, примерно, в 1868 был отправлен в Петербург и стал одним из первых иудеев, получивших высшее образование в России — его серебряный значок Технологического института (венок с императорской короной и вензелем И.Т.) я в молодости любил носить. Не знаю, где он теперь. Его старший брат Аким, вероятно, не получил высшего образования, но жил в Москве, возможно, как купец первой или второй гильдии. Однако по семейному преданию двое его маленьких сыновей на свадьбе моей прабабки и прадеда в Бердичеве к удовольствию гостей изображали Добчинского и Бобчинского (в 1873 году, я думаю). Старший из этих мальчиков — Александр Акимович с театральным псевдонимом Санин стал одним из известнейших русских актеров и режиссеров Серебряного века, одним из основателей МХАТа, первым постановщиком спектаклей Дягилева в Париже (опер «Князь Игорь» и «Хованщина»), одним из первых русских кинорежиссеров (среди прочих фильмов — «Поликушка» с Москвиным), в 1930-е годы — вместе с Тосканини руководителем театра «Ля Скала» в Милане. С Тосканини как в «Ля Скала» так и в Байрейте (до прихода к власти Гитлера) их объединяла влюбленность в оперы Вагнера, к тому же Тосканини был убежденным противником «национальных законов», принятых в Италии под давлением Гитлера, а законы эти не могли не затрагивать Санина.
По воспоминаниям Александровского спектакли Санина в «Ля Скала» и «Гранд опера» в 1920-е годы вызывали такой же фурор, как концерты Шаляпина. Александр Акимович первым перенес на европейскую сцену изысканную красоту и дисциплину массовых постановок императорских театров. Конечно все, что написано в монографии Натальи Кинкулькиной о Санине, о его старомосковском дворянском происхождении — абсолютный домысел. Думаю, что и ссора со Станиславским, который не позвал ближайшего друга и коллегу на свою свадьбу, произошла как раз потому, что иудей Санин, несмотря на всю свою любовь к русскому народному искусству, был совершенно непереносим для патриархальной купеческой семьи Алексеевых, основной доход которой состоял как раз в производстве церковной утвари. Не знаю был ли крещен сам Санин — для него это должно было быть внутренне важно при его почти маниакальной любви к древнерусскому искусству, русским обрядам, платью, распевам. Не зря же ближайшим его другом был Николай Рерих, тоже влюбленный в древнее русское искусство. Переписку с Рерихом передала через Зильберштейна в Театральный музей последняя жена Санина — шведка. До этого он был женат на известной (в первую очередь благодаря роману с Чеховым) Лике Мизиновой. Их приемная дочь недавно умерла в Асконе в Швейцарии. Игорь Александрович Сац — младший брат мхатовского Ильи Саца и ставший самым близким нашей семье человеком после моего ареста, благодаря поездкам в Париж с Луначарским, секретарем которого он был, был хорошо знаком с Саниным, но Лику Мезинову неизменно называл истеричкой, что, впрочем, заметно и по ее письмам Чехову.
Могилу Санина мне указал сын Вячеслава Иванова Дмитрий Вячеславович, они похоронены неподалеку друг от друга на одном из римских кладбищ. По-видимому, Санин обладал странной способностью вызывать к себе одинаково сильные и взаимно противоположные эмоции: от безудержного почитания и симпатии до почти пренебрежительного равнодушия. В 1960-е годы меня поразили воспоминания известного в начале века баса в серии «Театральные мемуары»: восхищенно-уважительный рассказ о постановке Саниным в Мариинском театре «Мейстерзингеров», где он потребовал от певца такого точного следования невыносимо сложной для голоса, партитуры Вагнера, что тот навсегда потерял голос и вынужден был покинуть оперную сцену. И все же вспоминал о Санине (да еще и эмигранте) с нескрываемым восхищением.
При всем бесспорно образованном и передовом для того времени характере семьи бердичевского купца Давида Шейнберга его сын, а мой прадед Аарон, конечно, никогда не мог бы жениться на очаровательной моей прабабке Доре Акимовне (ее написанный в Вене перед замужеством портрет до сих пор остается одной из самых привлекательных вещей в наших больших коллекциях). Но судя по фотографии Аарон Давидович был в молодости очень хорош собой, а, главное, имел высшее образование, что в европейском еврейском мире очень ценилось.
