Без фуражек, но в казарме
Из всех прочих армейских атрибутов был один вечный комплект парадной военной формы, который каждое пополнение надевало ровно один раз – на присягу, которую мы принимали прямо в здании театра, в присутствии начальника и его заместителя.
Из формы присутствовали только кителя, ремень, брюки и ботинки. При этом нам категорически не разрешали надевать фуражки (две-три штуки на всякий случай имелись, но больше для бутафории) – чтобы не понадобилось никому из нас отдавать честь. В театр на присягу могли приехать полковники или генералы из Главпура, а у театрального начальства не было уверенности, что мы сумеем отдать честь правильно. Нас этому не обучали, как и шагистике - строевой подготовке, и прочей армейской рутине.
В театр мы приезжали утром, как на работу, а вечером отбывали домой. Впрочем, имелась в здании и "казарма" - комната с удобными кроватями в два этажа. Там молодые могли отдохнуть и поспать днем, между работами. Да любой из нас мог переночевать, если вдруг его домой не тянуло или выпил лишнего.
Командира мы называли по имени отчеству - Анатолием Андреевичем. Между собой - Толёк. Он понимал специфику контингента, хотя любил покричать и изобразить суровость: "будете до белых мух у меня служить!" (то есть до зимы, до первого снега), но в целом был отцом родным и благодетелем. Если кто заболел или какие семейные обстоятельства - всегда шел навстречу. Как он выражался, у нас тут "монолит и сплоченность".
Толёк выпивал с друзьями-актерами почти каждый день. Мы - ненамного реже, а что еще делать 10-15 здоровым молодым лбам? Но оба эти факта как бы взаимно скрывались. Если кто из нас вдруг натыкался на Двойникова в пивной - а рядом с театром были две знаменитые пивные, на Селезневской и на Трифоновской (их уже не осталось), то делали вид, что друг друга не видим.
Когда отправились в поезде на гастроли в Челябинск, ехали в одном вагоне и квасили, он в своей компании, мы в своей, и все три дня(!) пути тоже умело избегали друг друга.
И так - много лет подряд.
Строго говоря, театральные начальники не воспринимали нас как солдат. Правда, однажды, когда в театр пришел новый заместитель начальника, капитан второго ранга из политработников, он попробовал ввести в команде армейские порядки.
Со строевой подготовкой у него сразу же ничего не вышло. Тогда сухопутный моряк решил устроить нам политические занятия, заставил нас тупо конспектировать решения очередного съезда КПСС. И это при том, что практически все мы сдали госэкзамены и могли сами провести какую угодно политинформацию.
В конце концов пришлось надавить через своих известных родителей на Двойникова, а тому - на начальника театра, что бы он приказал своему заместителю прекратить нагружать нас посторонними и ненужными занятиями.
На этого кавторанга я даже однажды накричал, когда он стал мне указывать, в какое время я должен приходить в театр на службу. Я отвечал, что сам знаю, когда бываю нужен.
Дело в том, что почти всю вторую половину срока я прослужил при начальнике театра, полковнике Викторе Якимове. Он потом стал генералом, и его даже еще раз назначали начальником театра, уже Российской армии.
Виктор Иванович - человек интересный, о нем я еще пару слов скажу в следующих главах.
А служил я фактически при его секретарше. Чудесная женщина, Альбина Михайловна Тычинина, вот только слово "секретарша" ей жутко не нравилось, она называла себя "управделами".
Я, в основном, работал курьером, возил бумажки в Главпур и Политодел частей и соединений центрального подчинения.
Еще надо было постоянно закупать для начальника боржоми, в товарных количествах. А наутро сдавать бутылки, причем отнюдь не только от боржоми. Сдав стеклотару, я брал себе "процент" - рубль-полтора-два. А Альбине Михайловне объяснял, что не всю посуду приняли или что часть разбил по неосторожности.
"Процент" этот вливался в "общак", а потом пропивался. Ходить за водкой для наших командных пьянок, в основном, приходилось тоже мне. Вахтеры привыкли, что я постоянно курсирую туда-обратно, да и вид у меня был интеллигентный, и они не могли подумать, что в моем дипломате лежат пять-шесть бутылок, аккуратно переложенные тканью или бумагой - чтоб не звенели. Если же вдруг попросили бы меня показать поклажу, я бы сказал, что там - секретные бумаги из Главпура.
Свободное копирование
