Теперь про армию. Формально я служил, есть военный билет, но фактически - откосил. Прошел службу в глубоком тылу, на подмостках театра Советской армии.
В ряды вооруженных сил я не стремился. Да вдобавок в те годы шла бессмысленная война в Афганистане, и туда попадать тем более не хотелось.
Попасть в команду помогли мамины друзья и подруги. Кроме того, договорились с военкомом, которому, правда, надо было всего лишь не призвать меня весной 1983 года, а перенести призыв на осень, раньше меня в команду театра Советской армии взять не могли, там все места были расписаны на несколько лет вперед.
Всё удалось. И начались славные дни моей театрально-армейской службы.
Через медкомиссию - в рабочий класс
Но сначала, чтобы привыкнуть к обстановке, мне посоветовали несколько месяцев поработать монтировщиком, рабочим сцены в ЦАТСА. Так что зря меня некоторые принимают за интеллигента, который ничего тяжелее ручки не поднимал. Поднимал, и еще как! Таскал такие тяжести, какие многие из вас не смогут с места сдвинуть.
Таким образом, я влился в ряды рабочего класса. Причем трудиться мне пришлось на Малой сцене театра, где, в отличие от сцены Большой, не было ни поворотного круга, ни какой-либо иной "малой механизации". Всё вручную. Надо было таскать туда-сюда-обратно стенки, фурки, станки (огромные платформы) и прочие очень тяжелые детали декораций.
Как водится, тяжелый физический труд сочетался с обильными возлияниями. Еще Маяковский писал: "ну а класс - он жажду заливает квасом? Класс - он тоже выпить не дурак".
Впрочем, не надо преувеличивать. Рабочие сцены пьют не больше актеров, журналистов или, например, врачей. И пьют далеко не все. Были среди моих коллег-рабочих трезвенники.
Новичок "цеха" монтировщиков проходил "медкомиссию", своего рода инициацию, естественно, через пьянку. Причем от работы при этом никто никого не освобождал, возлияние происходило во время спектакля, по окончании которого надо было разбирать декорацию. Только выбирался такой спектакль, в течение которого монтировщикам - на слэнге монтАм - не надо было ничего делать.
Получалась инициация с дополнительными нагрузками: требовалось не только выпить в компании, но и показать, что выпивка не мешает твоей профессиональной состоятельности.
"Школа" картошки помогла. К тому времени я пить научился и медкомиссию прошел легко. Попили, попели дружно и не очень стройно песни Высоцкого, и пошли работать.
Рабочие сцены - народ театральный и очень даже интеллектуальный. Иногда - слишком. Мой приятель тех давних лет Сережа Куликов, мебельщик-бутафор - а в театре разделены специальности тех, кто таскает декорации, и тех, кто носит диваны-кровати-буфеты-столы, которые и есть мебельщики - давал мне читать Glasperlenspiel, то есть "Игру в бисер" Германа Гессе, одну из самых сложных книг ХХ века.
В тот день, когда я пришел в ЦАТСА устраиваться на работу монтировщиком, завпост, то есть заведующий постановочной частью, Яков Михайлович Гецелевич спросил меня: "А ты водку-то пьёшь?" Ответить пришлось банально: "Зарока не пить не давал".
Пили мы именно водку (хотя у нас в команде к концу срока образовалась "фракция" портвейнистов). В 11 часов - это времена СССР - сразу оживлялась атмосфера, и в магазин отправлялся гонец, в первые недели это была моя задача.
В запои рабочим сцены впадать было некогда, однако один из моих собутыльников, освятивший обряд "алкогольной инициации", тезка и светлый человек Коля Зотеев вдруг однажды то ли выпрыгнул, то ли выпал из окна. Светлая ему память.
Почти всякий театровед - несостоявшийся актер. Я уже писал, что хотел стать актером, но мне не дали мои дорогие родственники. В театре Советской армии я частично реализовал свое неизбывное желание. Сублимировал, так сказать. И за это особенное, отдельное спасибо судьбе.
Свободное копирование
