27 декабря мне предъявили обвинение по части 1 статьи 218 УК — хранение огнестрельного оружия. Следователь Рацыгин взял подписку о невыезде, но разрешил ездить в Москву. На выходе из ОВД, на крылечке, меня поджидал куратор Белов. Он сообщил, что условие остается прежним: я могу уехать за границу, но только вместе с братом. Срок его уговорить — три дня. Мысленно послав Белова куда следует, отправился домой. Не знаю, по какому адресу отправился Белов, но за мной увязались его представители — топтуны. Машины, бригада гэбэшников: все как полагается при плотной слежке. В моем положении это говорило об одном — близок арест. Следовало торопиться, остались некоторые дела. Не откладывая их в долгий ящик, поехал в Москву.
Тот декабрь был вьюжным. Такой и запомнилась Москва. Серое ночное небо. Ветер, набирающий силу в проходных дворах. От уличных фонарей тени становились то длиннее, то короче. И за спиной крались тени, смутные, неотвязные силуэты. Судьба преследует нас, или мы преследуем судьбу? Зимний ветер доносил грозное дыхание тюрьмы.
В Москве встретился с друзьями и братом. Пока разговаривал с Александром, наши топтуны разделились на две партии. И затеяли игру в снежки. Возвращался домой уже поздно. В пустом вагоне электрички кроме меня и нескольких пассажиров расположилось шестеро гэбэшников.
В Электростали на привокзальной площади встретил Петра А., своего бывшего одноклассника. Он возвращался с работы. Пошли вместе по пустынным улицам. Следующие за нами шестеро типов явно Петра обеспокоили, он постоянно оглядывался. «Не волнуйся, — сказал ему, — это гэбэшники за мной ходят». Кажется, мои слова его не успокоили. Скорее наоборот.
Следующий день посвятил прогулкам с сыном и встрече с отцом. Следовало окончательно утвердить шифр в предстоящей переписке.
29-го вечером пошел на переговорный пункт позвонить в Москву. На выходе из переговорного пункта меня задержали и отвезли в КПЗ.
Свободное копирование
