В своем заявлении «Государственный терроризм» от 26 декабря я имел право сказать, что не желаю стать слепым орудием шантажа в руках КГБ, использовать созданную ими ситуацию ради себя. Мог себе позволить исходить из шантажа гэбэшников и противодействовать им. Мог доставить себе удовольствие съесть ненавистную овсянку (сколько потом мне ее досталось, и в отнюдь не фигуральном смысле). Но, принимая во внимание расчеты КГБ, я не вредил брату.
Первичны отношения между приличными людьми, противодействиея гэбэшникам — вторичны. Иное означает иногда маленькое поражение КГБ, но существенную победу советской власти. Так мне думается.
Я уже сидел, когда по просьбе отца и брата Белов (гэбэшник, куратор нашего дела) обещал передать их записку мне в тюрьму. Ориентируюсь здесь на текст ХТС. В записке спрашивалось: «Согласен ли ты уехать, если не будет необходимости просить об этом Александра?» Записки я не получил. А если бы дошла, и я изъявил согласие? Означало бы это новое «малодушие» брата и его согласие на отъезд? Или позиция Александра не изменилась, а мой ответ определил бы только мою позицию? Не знаю.
Со дня ареста я объявил голодовку. Во снах меня преследовал навязчивый сюжет. Захожу в ресторан и заказываю множество блюд. Только собираюсь поесть, официантка снова складывает все на поднос: «Вам не положено, у вас голодовка!» Я просыпался...
Посетив меня в очередной раз, гэбэшный куратор (другой, не Белов) заявил: «Да бросайте вы эту ненужную голодовку. Соглашайтесь на отъезд, напишите брату. И через две недели все рестораны Парижа к вашим услугам!» Соблазн был велик. Главная моя добродетель — упрямство, оно же и порок . Я отказался. Кстати, как сообщил Белов отцу, выездную визу мне дали.
Наверное, я перегрузил свои воспоминания историей заложничества. К сожалению, ни я, ни брат в своих заявлениях не дали моральной оценки ситуации. Пускай кратко, всего несколькими фразами, но четко. Это помогло бы диссидентскому сообществу яснее увидеть проблему. Следовательно, послужило бы к его пользе.
Наконец расстаюсь с узелками. Хватит их распутывать. Заложничество придумано не вчера и не завтра кончится. Пора собираться в дорогу. Вперед, читатель, нас ждет тюрьма!