"Они не собирались нас убивать": воспоминания заложницы "Норд-Оста"

15 лет назад, 23 октября 2002 года группа вооруженных чеченских сепаратистов захватила более 800 заложников в театральном центре на Дубровке во время мюзикла "Норд-Ост". Боевики потребовали немедленно вывести федеральные войска из Чечни, угрожая в противном случае убить заложников.

Через три дня безуспешных переговоров российские власти отдали приказ о штурме театра. Предварительно в зал, где находились заложники, через вентиляционные трубы был закачан усыпляющий газ, точный состав которого неизвестен до сих пор. Спецоперация была объявлена успешной, спецслужбы отчитались об убийстве 50 боевиков.

Однако в результате отравления газом, плохой организации вывоза людей в больницы и неэффективных и несвоевременных мер по оказанию им помощи погибли 130 заложников.

Гражданка Казахстана Светлана Губарева была среди заложников, она осталась жива, но потеряла свою 13-летнюю дочь и американского жениха, с которым собиралась строить новую жизнь.

В интервью программе Би-би-си Witness она вспомнила события тех дней.

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGES

Светлана Губарева: В октябре 2002 года я приехала с дочерью из Караганды в Москву, а мой жених Сэнди Алан Букер, гражданин США, приехал в Москву, потому что мы были приглашены на собеседование для получения визы невесты. И после того как прошло собеседование - а оно прошло замечательно: в посольстве увидели жениха, поняли, что серьезные намерения, и сразу мы получили одобрение - в этом радостном состоянии пошли, погуляли по Москве и, проходя мимо станции метро Маяковская, увидели ларек, в котором продавались билеты на разные мероприятия, в том числе и на мюзикл "Норд-Ост". Он тогда очень активно рекламировался. История "Двух капитанов" Каверина. И мысль такая прокралась: когда еще попадем в Москву вот так все вместе, почему бы не посмотреть, тем более такая реклама. И настроение замечательное, хотелось продолжения. И мы купили билеты на 23 октября.

Я долго сомневалась - инициатором была я, как всегда, потому что не было трех билетов рядом, были два и один. Уговорила кассирша. Говорит: "Ну там как-нибудь попросите, пересядете, будете сидеть рядом". 23-го вечером мы пошли на мюзикл втроем: Я, Саша и Сэнди.

• "Норд-Ост": черная дата российской истории
• 15 лет без сна: как потерпевшие по делу "Норд-Оста" ищут правду
• Жертвы "Норд-Оста" выиграли в Страсбурге
• 10 лет трагедии на Дубровке: заложница вспоминает

Посмотрели первое отделение мюзикла. Я не могу сказать, что мне сильно понравился мюзикл, единственное, пожалуй, самое яркое впечатление осталось от песни беспризорников, которой заканчивалось первое отделение, но в рекламе говорилось, что в мюзикле на сцену садится самолет, хотелось посмотреть, как они это шоу устроили. Поэтому мы остались на второе отделение.

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGES

Второе отделение началось с песни летчиков, после этой песни мы услышали какой-то шум, увидели, как человек в маскировочной одежде поднялся на сцену и, чтобы привлечь внимание, выстрелил из автомата. Оглянулась по сторонам, увидела, что по проходу идет толпа, одетая в военную форму. Впереди - мужчины, за ними группа женщин. И эти женщины останавливались, отделялись от группы и останавливались вдоль стен. Посмотрела направо - та же самая история.

Первая мысль была - как здорово вписали в сюжет чеченский синдром. Мысль о том, что это реальный захват в центре Москвы, совершенно не приходила в голову. И даже когда уже стало ясно, всё равно я не могла смириться. Человек, который поднялся на сцену, объявил, что это захват. Что они пришли остановить войну в Чечне (это как раз то время, когда шла вторая чеченская война) и что их единственное требование - остановить войну.

Реакция была очень разная у людей. Кто-то впал в истерику, кто-то наоборот окаменел, кто-то спокойно воспринял. Тем, кто очень нервничал, чеченки из своих больших сумок доставали валерьянку, чтобы успокоить. Я насчитала 19 женщин в партере, сколько было на балконе, я не видела, но когда подходили к сцене, я видела четырех женщин на балконе по углам.

Мужчин посчитать было невозможно, потому что они постоянно передвигались. Женщины сначала стояли, потом сидели, им принесли стулья. И они практически не сходили со своих мест, даже если их о чем-то просили, они по цепочке передавали. Они сидели на расстоянии чуть больше вытянутой руки. Так что они друг друга хорошо слышали. Вели они себя тоже по-разному, кто-то был дружелюбен по отношению к нам, кто-то был агрессивен.

Я запомнила мальчишку, в моем понимании мальчишку, ему было не больше 15 лет, для которого это вообще было как игра, он с таким восторгом воспринял. Надо сказать что Бараев, руководитель [захватчиков], он тоже был в таком эйфорическом настроении. Потому что представляете: группа [боевиков] пришла в центр Москвы, метро Пролетарская - это центр Москвы. И захватила театр, тысячу человек, вот так легко и просто.

Мне кажется, они даже не думали о том, что им дальше с нами делать. Может быть, они не были уверены, что им удастся. Они не думали, что нам захочется есть, пить, спать, в туалет ходить. Им эта мысль вообще даже не приходила в голову, и они по мере возникновения проблем пытались их как-то решить. Я помню, когда чуть успокоилась, этот мальчишка с упаковкой кока-колы раздавал им воду пить. И Саша попросила тоже пить. Я говорю ему: "Дай бутылочку", он говорит: "Это только нашим". Я говорю: "Я что тут, по собственному желанию сижу что ли? У меня ребенок хочет пить". Он так на меня посмотрел, но дал все-таки воды.

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGES

Потом, чуть позже - я сейчас уже последовательность через 15 лет плохо помню - они разгромили буфет, и все, что там было - сладости, напитки - такими кучками по залу и возле сцены сложили. И если нам хотелось пить, я спрашивала разрешения, мне говорили: "Да, можно", я брала упаковку и приносила, оставляла своим попить и раздавала по рядам. Через какое-то время напитки закончились, а люди продолжали испытывать жажду. Тогда они нашли ведра, пластиковые стаканчики, и из туалета приносили в ведрах воду. И вот в этих пластиковых стаканчиках передавали воду тем, кто хочет пить. За водой они ходили сами, потому что холл простреливался.

Что происходило снаружи, мы не знали, могли только предполагать. Я потом слышала от бывших заложников, что у некоторых были маленькие телевизоры, но рядом с нами была чеченка, у которой было радио. И она так по радиостанциям скакала, слушала, что говорят. Меня поразил цинизм одной из радиостанций, которая передавала песню ДДТ "Последняя осень", и перед тем, как включить эту песню, прозвучали такие слова: "Специально для заложников "Норд-Оста" звучит эта песня". Для кого-то это действительно оказалось так.

Сами чеченцы были и по отношению к нам разными, и настроение их менялось в зависимости от того, что они слышали по радио. Когда говорили о том, что кровь льется рекой, трупы в проходах лежат, они, конечно, зверели. Бараев даже не выдержал и сказал как-то: "Вот вы слышите, как они врут про вас? Где тут убитые?" На тот момент еще действительно не убили ни одного человека. "Вот как они врут про вас, так они врут и про Чечню". И мы, конечно, переживали за эту ложь, потому что от этой лжи зависело настроение террористов, а от их настроения зависела наша жизнь.

Би-би-си: Когда вы заметили, что боевики ворвались в зал, сразу ли вы испугались?

С.Г.: О том, что это действительно захват, я поняла после объявления Бараева. Причем очень долго не хотела верить, что это правда, что это так. Быстрее всех отреагировал Сэнди, он сразу понял, что это очень серьезно и очень опасно, а Саша, ребенок 13 лет, у нее такая была реакция, как будто она в кино попала, такого страха откровенного у нее не было, а вопрос был:

- А теперь обо мне все узнают?

- Саш, теперь о тебе весь мир узнает.

- И школьники, мои одноклассники?

- И школьники тоже, одноклассники.

Конечно, у народа была и паника, и истерика. Они пытались управлять залом, успокоить зал. Таких фактов агрессии в первые часы, до прихода Ольги Романовой, в зале, в партере, не было. Когда зал немножко успокоился, Бараев шел по проходу как раз недалеко от нас, кому-то по телефону доложил, что они захватили заложников, и были такие слова: "Такой ужас, здесь столько детей и женщин".

Потом он прошел, мы сидели в 15 или 17 ряду, а он через два ряда за нами сел. Там было пустое место, и люди, которые сидели вокруг, стали у него спрашивать: "Почему вы нас захватили? Почему, чем мы виноваты?" Он говорит: "Ну вы же ничего не делаете, чтобы остановилась война в Чечне, вы же не выходите на демонстрации". Женщина спрашивает: "А почему тогда вы не депутатов [захватили]? Мы же простые люди. Почему не депутатов?" Он говорит: "Они слишком хорошо себя охраняют". Вот такой разговор был, достаточно спокойный.

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGES

Я помню, что за мной сидела девочка, школьница, класс 9-10, наверное. И она сказала: "Если бы я сейчас сидела дома у телевизора, я бы посмотрела, сказала "какой кошмар" и пошла бы спать". То есть разное было совершенно отношение у людей. И они просто пытались удержать зал от каких-то всплесков больших эмоций, чтобы не применять оружие.

Первое применение оружия было, когда пришла Ольга Романова. Это девушка, которая жила в соседнем доме, и в этот дом культуры ходила в кружки, как это было принято, и знала его, как свой родной дом. Как она смогла пройти через линии ограждения властей, ну, скажем, силовых структур, мне до сих пор не понятно по одной простой причине. В зале вместе со своими одноклассниками была девочка Даша Фролова, ей тоже было 13 лет. И когда ее дедушка узнал о том, что внучка попала в заложники, он попытался попасть в зал, чтобы обменять себя на Дашу. Первую линию он прошел, а на второй его загребли и отправили в КПЗ. Дочь потом его оттуда доставала. Поэтому мне совершенно непонятно, как прошла Оля.

Ольга вела себя очень агрессивно. Она разговаривала с Бараевым как воспитательница с нашкодившим подопечным, то есть очень резко и агрессивно. И разговор шел о том, чтобы он отпустил заложников, он задавал ей какие-то вопросы, я сейчас уже не помню, только манеру разговора его и ее. Нам было хорошо видно, так как мы сидели на одном ряду, только мы сидели в конце ряда, а они на первых местах. И в какой-то момент разговора кто-то из мужчин сверху крикнул Бараеву: "Да что ты ее слушаешь, она провокатор, расстреляй ее". Бараев говорит: "Да, да, это провокатор, у нас такие были". И ее вытолкали.

Народ испугался. Послышались робкие возражения: "Да не надо, не надо". Но ее вытолкали за дверь боковую, и я видела, как один из террористов автоматной очередью... То есть я понимаю, что он ее убил. Я слышала автоматную очередь, чувствовала запах пороха... Позже, когда нас уже пересадили, и мы оказались рядом с этой дверью, когда террористы приоткрывали дверь, я видела ее труп. То есть я поняла, что это реально погибший человек.

Много разных разговоров ходит. Кто-то говорит, что она пьяная была... Она была в черной куртке, я это помню. Но для меня она образ такой, знаете, светлый. Человек, который попытался нас спасти. Один из первых.

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGES

Вообще террористы периодически стреляли по потолку и в эти боковые двери. И когда они собирались стрелять, они всех заставляли ложиться на пол. Когда первый раз это случилось, сказали лечь на пол, у меня было чувство протеста: чего это я должна тут на полу валяться, но Сэнди меня силком придавил и пояснил, что это очень опасно. Зачем они это делали, я не знаю. Позже читала, что вроде как по перекрытиям ходили спецслужбы. Может, пытались чего-то там предотвратить.

Еще хорошо помню: такое ощущение, что они пришли с полуфабрикатами, эти пояса шахидов на ходу доделывали. Несли большие сумки - эти пояса шахидов они обматывали скотчем и закрепляли на женщинах. Этот треск скотча в течение первых суток. Я потом долгое время вообще не могла слышать [треск скотча]. Потому что целый день трещит, трещит, трещит скотч. То они женщин обматывают, то к стульям приматывают. К колоннам они, по-моему, тоже что-то приматывали. Потом ходил мужчина, раздавал батарейки, показывал, как присоединять, как вставлять. В общем, всё было страшно.

То есть я не могу сказать, что я такая бесстрашная. Конечно, страшно. Нормальный, живой человек, как и все, боюсь. Периодически, правда, Бараев говорил о том, что они не воюют с иностранцами и иностранцев отпустят, и это несколько успокаивало. И еще я помню первый утренний намаз они читали. У Бараева было два помощника. Одного звали Ясер, я позже узнала, что он араб, а второго Абу-Бакар. Ну, я же из мусульманской страны, для меня намаз - это нормально. А основная масса россиян, для них это незнакомо, и они это воспринимали как угрозу своей жизни, что сейчас попоют, а потом всех постреляют. И вот этот первый намаз. У Ясера был очень красивый голос, и эта сама мелодия, завораживающая какая-то... Красиво было. Они повесили плакат, черный плакат, и там по-арабски что-то было написано, я не знаю что, но что-то во славу Аллаха, как я понимаю.

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGES

По отношению к нам их настроение менялось. То они обещали расстреливать каждого десятого, то, наоборот, говорили, что если силовики начнут штурм, они нас тут закроют в зале, а сами уйдут отбиваться до последнего патрона, спасая нас. Такое вот все сумбурное, непонятное. Конечно, становилось страшно, когда стреляли. Я, в общем-то, на стрельбищах никогда не была, и эти автоматные очереди радости в жизни не добавляют.

Женщины, которые были, они молодые девушки были. Возрастных там было буквально три-четыре человека, а остальные... Были две сестры, одной 16, другой 18 лет, по-моему. Рядом с нами была женщина лет 40-45, она была достаточно доброжелательна. Рассказывала свою историю. Что в первую чеченскую разрушили дом. Муж построил второй дом, мужа убили, сына 12-летнего из школы забрали, и больше она не имела о нем никаких известий. И вот оставила свою пятилетнюю дочь родственникам и пришла в "Норд-Ост". Наверное, я ее понимаю, почему она это сделала. Хотя я прекрасно понимаю, что такие проблемы нельзя решать за счет чужих жизней. Наверное, это тоже неправильно. Но когда человека доводят до отчаяния... Я видела двух террористов, они разговаривали буквально в шаге от нас, они вытащили из кармана деньги, один другому показывает: вот все, что у меня осталось. По пути кому 10 рублей отдам, кому 50. Я сидела и думала, что вот за эти 10, 50 рублей нас продали. Милиционеры продажные нас продали. Представляете, столько жизней кто-то продал за 10 рублей, кто-то взял подороже - 50.

Был парень молодой. Мне казалось, что молодой. Наверное, чуть больше 20 лет. Вот он явно упивался властью над нами. Он бегал с автоматом вдоль рядов и пытался командовать. А Бараев в это время сидел на сцене на стуле. В какой-то момент он его подозвал и сказал: "Ты фильм "Рабыня Изаура" помнишь? Смотрел?" Он говорит: "Да, помню". "Ты, - говорит, - как надсмотрщик из этого фильма". И, как ни странно, парень смутился и поубавил свою активность.

В очередной раз Бараев сказал, что иностранцев будут выпускать, но только с представителями посольств, и стали делить нас на россиян и иностранцев. Тут нам в очередной раз не повезло, потому что наши с Сашей паспорта были в американском посольстве на получении визы, а Сэнди просто не привык ходить с паспортом, он у него лежал в гостинице. Единственное, что у него с собой было, это водительские права. Я попросила женщину позвать Бараева, она сама не пошла, а по цепочке передала. Бараев подошел, я показала ему права, попыталась объяснить, что мы иностранцы, он долго рассматривал. Видимо, первый раз видел такой документ. Но в конце концов сказал, чтобы нас пропустили. И мы, таким образом, из конца партера оказались в первых рядах рядом с боковой дверью, за которой лежала Ольга Романова.

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGES

Я слышала, как за ней пришли "Врачи без границ", слышала, как они говорили о том, что это не их работа - трупы выносить. В зал к нам никого не пускали. Поэтому о том, что там происходило, мы знали только по отрывочным сообщениям по радио и по тому, что говорил Бараев. Все переговорщики были за пределами зала. Единственное, что я знаю, что Рошаля пускали на балкон. Но я сама его не видела. Я помню, как Бараев готовился к встрече с Говорухиным, с сыном известного российского режиссера. Они реально готовились, сняли плакат, пошли развесили где-то. А так - о тех, кто приходил, я узнала уже позже, из прессы или по рассказам заложников, которые были на балконе и что-то видели.

Когда я уже лежала в больнице, разговаривала с девочкой, которая была на балконе. И она рассказывала такую историю. Они с парнем пришли на спектакль, а на балконе отделили мужчин от женщин. В партере они пытались это сделать, но у них не получилось, потому что нас было больше. И вот этой девочке захотелось побыть рядом со своим парнем, и она притворилась, что ей стало плохо. Его тут же позвали, сказали, чтобы он вынес ее в холл. Он ее вынес в холл, она там уже встала на ноги, и тут по ней начали стрелять наши снайперы. Они с перепугу упали на пол и поползли обратно в зал. Это опять же отношение.

Би-би-си: В зале были представители власти?

С.Г.: В зале представителей власти не было. Были какие-то отдельные чиновники, был какой-то генерал. Они [захватчики] стали спрашивать, есть ли в зале военные, и у кого были с собой документы, стали их прятать. И каким-то образом (этот генерал был на балконе, я только со слов знаю) я услышала торжествующий голос Бараева: "Всю жизнь мечтал поймать генерала". Но его не расстреляли. Просто его держали на особом счету. Были журналисты, девочки из газеты "Московский комсомолец", если я правильно помню. Ну и еще какие-то журналисты были. Им дали возможность связываться с внешним миром. Я знаю точно, что они почти постоянно поддерживали связь с радиостанцией "Эхо Москвы".

Опять же, есть такой миф, что террористы потребовали, чтобы родственники и знакомые выходили на Красную площадь с митингом. Неправда. Я уже рассказывала, как Бараева спрашивали, почему нас захватили, а он ответил: "Вы же не ходите с митингами на Красную площадь", и одна из женщин, она сидела на 9-10 ряду где-то, значительно ниже нас, говорит: "Наше правительство не будет нас спасать, давайте звонить нашим друзьям, родственникам, пусть они выходят на Красную площадь". Бараев сказал: "Ну звоните, ну говорите". Он дал возможность использовать мобильный телефон.

Для нас было большой проблемой дать знать внешнему миру, что мы оказались в заложниках. Потому что мобильных не было ни у кого, ни у Сэнди, ни у меня. А те, у кого рядом был мобильный, мне не давали, типа "ой, тут зарядка маленькая, ой, денег нет". В общем, не было возмож