Сильно избитые, оборванные, мы с Терехой вырвались кое-как, наконец, из этой свалки и, позорно бросив кузнеца, Юфима и Соплю на произвол судьбы, побежали с поля сражения под гору, к кустам, по тому направлению, куда удрал Культяпка.
Пробежав немного, мы оглянулись и, видя, что никто не гонится, пошли шагом.
Я посмотрел на Тереху. По лицу у него текла кровь, губа распухла, красная рубаха, надетая для праздника, была растерзана и висела клочьями...
Он шел и плакал, хлюпая то и дело носом.
-- Что ты? -- спросил я.
-- Черти! -- ответил он. -- Идолы! Меня-то за что били?.. Рубаху-то, вон, гляди... жуть!.. Неужели у вас завей так-то празднуют?.. -- задал он вопрос, утирая слезы разорванным рукавом рубашки.
-- Бывает хуже! -- сказал я.
-- Что ж теперича-то, а? -- воскликнул он, когда мы вошли в кусты и, остановившись, услыхали крики в селе... -- Дядю-то Юфима... жуть!.. А здорово кузнец бьется! -- через минуту уже весело воскликнул он. -- Как полыхнет -- так с ног! Как полыхнет -- так с ног... Сила, сичас помереть, жуть!.. Авось, вырвутся как-нибудь!..
Я ничего не ответами шел молча, думая про себя: "Если я брошу это место, то куда же мне итти, и лучше ли будут люди и жизнь в другом месте?.. Вырвусь ли я когда-нибудь из этой страшной тьмы?.."
За лесом, на опушке, около речки, в виду имения, нас встретил Культяпка.
-- Слава богу, -- ухмыляясь и поглаживая левой рукой бороду, радостно заговорил он,-- идите... здравы, невредимы... а где ж те-то?
-- Лупцуют их таматка, -- сказал Тереха, -- а мы убегли...
-- Ах, в рот те шило! -- воскликнул Культяпка, -- в отделку попали, знать... Ужо, гляди, придут чище хрусталя... А за мной, похоже, тоже гнались, -- продолжал он, -- да нет, шалишь!.. Главная причина, -- не убег бы я, кабы не водка... Себя-то не жалко -- наплевать, пущай бьют! Ее-то, матушку, думаю, отнимут да слопают... деньги плочены! Сберег в целости... Чеколдыкните, что ль, с устатку-то, а? Она у меня упрятана в кусточках.
Мы пошли за ним к месту, где он спрятал четвертную. Водки было еще много.
-- Вы, братцы, не подумайте, что я выпил один, -- сказал Культяпка, показывая ее. -- Провалиться мне на этом месте, коли вру! Ей-богу! Глаза лопни!.. Ах, в рот те шило! Из чего ж пить-то?.. разбили ведь чашку-то... И чашка-то скотницы Васены: заест теперича!.. Погоди, ребята; правда, не горюй... Голь на выдумки хитра: я из бересты сварганю...
Он живо вскочил с места и, осмотрев несколько штук берез, выбрал такую, которая, по его приметам, годилась в дело, ухитрился как-то зубами содрать кусок бересты и ловко сделать из нее ковшичек, или "фунтик", по форме похожий на те "фунтики", в которые обыкновенно в мелочных лавчонках завертывают товар.
-- Гоже, -- воскликнул Тереха, -- молодца ты, Михайло!
-- А закусим кислицей! -- засмеялся Культяпка и продолжал: -- Ладно... Нам тут не дует. Гляди, скоро и наши подойдут. Не убьют их, чай, до смерти.
Он налил в "фунтик" водки и стал обносить. Мы выпили, закусили щавелем и, выбрав место, где посуше и откуда было видно дорогу, легли на землю.
-- Погодить надо, -- сказал Культяпка, -- придут, все вместе в именье пойдем... Вот чорт-то обрадуется -- нарядчик-то наш... дери его дером... Вот кого бить-то надо, а не нас.
Мы немного полежали молча.
-- Ай еще выпить по махонькой?.. Как скажете? -- предложил Культяпка. -- Скучно!..
-- Надо оставить тем, -- сказал я.
-- Знамо... неуж не оставим... есть еще... гляди-кась! -- он поднял бутыль кверху и поболтал. -- Грызется, матушка! "Бутылочка моя, превкусненькая, -- запел он тоненьким голоском, -- ты тогда нехороша, когда пустенькая"... Налью я, а?..
-- Как знаешь! -- сказал Тереха.
Культяпка обнес еще по "фунтику" и, крепко заткнув пробку, положил "гудуху" в сторонке под куст.
-- Покурить теперь, -- сказал он, доставая засаленный кисет и вертя папироску. -- А ты, земляк, куришь? -- спросил он, глядя на меня. -- Да ты откуда, а?.. Чтой-то словно я тебя где видал, быдто лицо знакомое...
-- Не знаю, -- сказал я, -- навряд.
-- О!.. ну так, так так... -- Он лег навзничь и, плюнув, сказал: -- На небушке-то как чисто, ни одного облачка... А что, взаправду, -- продолжал он, помолчав, -- неужто, ребята, опосля смерти наши души на небо пойдут, а?
-- Дядя Михайло! А что у тебя -- жена молодая? -- не отвечая на его вопрос, почему-то вдруг спросил Тереха.
-- А что тебе?.. Аль насчет того хошь, а?.. Старая, брат,-- продолжал он, помолчав, и не то с грустью, не то с досадой добавил: -- Дура, брат, у меня баба.
-- А дети у тебя есть ли? -- опять спросил Тереха.
-- Детьми я, брат, закидаю!
-- А много ль?
-- Семеро живы, да никак штук пять, а то и больше примерло...
-- Бедно живете?..
-- Что говорить!.. У меня изба-то вся с рыбий хвост... Полу, и того нет, земляной... Друг на дружке спят ребятишки-то... Повернуться негде... Бедно, брат, да!
-- Кто ж у тебя хозяйствует? -- опять спросил Тереха. -- Чай, тоже землю держишь? хрестьянствуешь?..
-- Я, друг, не хрестьянин.
-- О-о-о! -- удивился Тереха. -- Кто же ты?.. Холуй?..
-- Холуй и есть, -- засмеялся Культяпка, -- мещанин я!-- добавил он.
-- Что ж ты в деревне делаешь-то?
-- А ничего, живу! Плачу в мир три бумажки в год за место. Боле ничего...
-- А велико ль место?
-- А как избе встать... вовсе мало... Да что, теснят православные, прижали, как ужа вилами... Курицу держать и ту не моги... Плохо...
-- Ах ты, горюн! -- сочувственно произнес Тереха-Воха и покачал головой. -- Жалко мне тебя, дядя Михайло, истинный господь. Зачем же ты, чудачина, женился-то, а?..
-- А шут меня знает зачем? Да коли правду баить -- по пьяному делу, да с жиру... С жиру-то, друг, и собака бесится... Жил я в те поры в кучерах...
-- В кучерах!.. о-о! -- с недоверием воскликнул Тереха, перебивая его.
-- В кучерах, -- продолжал Культяпка, -- а ты, что ж, не веришь?.. думаешь, вру... Э, друг, да я этих разных должностей-то во сколько на своем веку произошел -- у плешивого на голове столько волос нет... ей-богу!.. Кем только не был!-- воскликнул он. -- Кучером был, за лакея был, водолазом на реке Шексне был, синизатором был, -- с бочками ездил... за дворника был, за коновала, и то раз был... ей-богу!..
-- О-о-о?! Как так?..
-- Как да как... все так! Нужда-то, брат, и попа скоблит. Жрать захочешь, -- поневоле, что и не умеешь, скажешь умею... Да, друг... так-то!
-- Да ты, дядя Михайло, может врешь?
-- Чего мне врать. Мало ли со мной случаев было... всего! Пожил, брат, посрамил добрых людей... попил винца с хлебцем. Кабы не женат был да не детишки, нешь стал бы я работать! Будь она проклята, работа-то эта!.. Гнись, гнись... тьфу! с утра до ночи, как вол, а все нет ничего! Посмотришь, ей-богу, на нищего, и то завидки берут... Кой ему рожон! Настреляет за день-то кусков копеек на сорок, а то и боле -- вечером в трактир... Сичас это в казенке половиночку раздавит, потом в трактир: чайку, бараночек, посидит, закусит, -- все по-хорошему. А ночевать к десятскому: "давай фатеру"... А мы что, когда просвет-то видим, а?.. Не женись, брат Терешка, не советую... Жениться, брат, по нынешним временам все одно, что с колокольни прыгнуть... ей-богу!.. Врагу, то-ись, злому не посоветую!.. Будь она проклята, эта самая женитьба...
-- Нам нельзя не жениться, -- сказал Тереха. -- Наше дело не такое... Наше дело хозяйское... А подаешь жене-то?
-- Ужли нет! Все туда -- в эту яму не напасешься хламу... Семь ртов! сам ты посуди: семь! по кусочку ежели, семь кусочков! По другому -- четырнадцать... н-да, друг!.. Вериги несу на себе, вроде как угодник какой, ей-богу!.. Вспомнишь, как прежде жил, -- продолжал он, помолчав, -- сердце мрет... так вот и заноет, истинный господь!.. Жалко... Хорошо жил... Тятенька с маменькой любили меня... маменька особливо.... она-то, покойница, меня и изгадила, избаловала... Бывало: такой-сякой, миленький, хорошенький... Что захочу -- давай! Тятенька-то в садовниках жили у генерала Ковригина... ну, жалованье получали, известно. И все у нас было: корова там, свинью держали... Одним словом, как люди, хорошо жили, говорить нечего...
-- Меня в ученье отдавали тоже,-- опять, помолчав, продолжал он: -- в портные к немцу Фирару, Богдан Богданычу... Ну, коли жив, подох бы скорее, а коли помер -- дери его черти на том свете... Эдакого пса не видывал я, да, похоже, и не увижу... В те поры не то, что теперь в мастерских-то, просто было!.. Теперь хозяин не моги крикнуть, а в те поры разговор был короткий! Уж и били же меня! Эх-ма!..
-- Жуть! -- воскликнул Тереха.
-- Жуть, брат, -- повторил Культяпка, -- такого бою ни одна лошадь не видывала: печка одна на мне не была... Убег я. Тятенька было опять меня к немцу хотели, а я говорю: "Удавлюсь!" Маменька вступилась: "Не отдам дите"... А напрасно! Теперь вот подумаю: "Напрасно! Потерпеть бы мне... Ну, били, зато выучили бы, человека бы сделали"... Все родители виноваты: потворство это, баловство... Так ничему и не выучили... Всю жизнь теперь и треплюсь, как подол бабий... ей-богу! То за то схвачусь, то за это... Набалованный я человек... У меня и места хорошие были и жить бы, ан нет!.. водочка! Рот-то у меня дрянной. Да и ленив я... Работа эта проклятая для меня все одно, что нож вострый... смерть! Лежать бы мне вот эдак постоянно... аль идтить куда... чтобы, значит, ни конца, ни краю не было... Н-да!.. Эх-ма!.. Ну, что ж они, черти, не идут долго... Неужели их все бьют?
Он замолчал... Молчали и мы... За речкой, в поле, радуясь теплу и солнцу, не смолкая, тирликали жаворонки. В лесу трещали дрозды, где-то свистал скворец. Множество птичьих голосов неслось отовсюду... Где-то далеко куковала кукушка...
-- Хорошо, братцы, -- воскликнул вдруг Культяпка, -- тепло... гоже! Вот бы так-то завсе полеживать, а? Хорошо богачам! Вот бы...
И, не договорив того, что хотел сказать, он прислушался и воскликнул:
-- Стойте-ка!.. Идут! Во кузнец орет, его голос... Идут, верно.
