Александра Васильевна д'Оггер вышла замуж за Ивана Григорьевича Сенявина; она устроила свой дом на Английской набережной и сказала, что в приемный день принимает запросто у себя утром. Тогда спускали занавески и делался таинственный полусвет. Она сказала Кирилле Ал Нарышкину: "Vous savez, mon cousin, il faut venir en redingote n'importe s'il fait beau où s'il pleut" {Знаете, кузен, надобно приходить в сюртуке, невзирая на погоду.}. Нарышкин явился, весь забрызганный грязью, с сапог его текла вода. "Mon cousin, vous êtes fait comme un courbefv il fait très beau temps aujourd'hui".-- "Ma chère cousine, il y avait une mare auprès, du Palais. Je regrette d'avoir abimé votre joli tapis franèais" {Кузен, высловногорбатый, апогодасегодняпрекрасная.-- Дорогая кузина, около дворца была лужа. Мне жаль, что я испортил ваш красивый французский ковер.}. На следующий день он явился в мундире, со шпагой на боку. "Дело в том,-- сказал он,-- что сегодня у меня доклад у государя". Она получала "Revue des Deux Mondes", который всегда лежал у нее на столе. У нее делали живые картины: "Урок музыки в Торбюри". Граф Гаген, секретарь прусского посольства, держал виолончель со смычком между ног, стол был накрыт ковром, я в широких рукавах с кружевами, в длинных локонах и нарумяненная сидела, облокотясь, и слушала. Ее тетка Татищева одевала Софью Урусову и забыла ее нарумянить, она держала и закрывала лицо нотами. Медем подошел и сказал: "О любезная Розали". Потоцкий издали протягивал мне руки. Два раза заставляли нас сидеть. Татищева хотела непременно выдать ее за Воронцова-Дашкова, который был наш посланник в Баварии и приехал в отпуск, но это ей не удалось. Потом была картина графини Завадовской "Мать Гракхов", она лежала на кушетке, дети стояли за спиной ее кушетки, оба сына Сенявины. Она так была хороша и в ней было столько спокойной грации, что все остолбенели. Эту картину повторяли три раза. Потом я в итальянке, в крестьянском итальянском костюме сидела на полу, а у ног моих Воронцов-Дашков в костюме транстевера лежал с гитарой на полу у моих ног. Большой успех, и повторили три раза и, не сняв костюм, оделись и в каретах отправились к Карамзиным на вечер; я знала, что они будут танцевать с тапером. Все кавалеры были заняты, один Пушкин стоял у двери и предложил мне танцевать с ним мазурку. Мы разговорились, и он мне сказал: "Как вы хорошо говорите по-русски".-- "Еще бы, мы в институте всегда говорили по-русски, нас наказывали, когда мы в дежурный день говорили по-французски. А на немецкий махнули рукой". "Mais vous êtes Italienne?" -- "Non, je ne suis d'aucune nationalité: mon père était Franèais, ma Grand-mère était une Géorgienne et mon Grand-père -- un Prussien, mais je suis orthodoxe et Russe de coeur" {Но вы итальянка? -- Нет, я не принадлежу ни к какой национальности: мой отец был француз, моя бабушка -- грузинка, а дед -- пруссак, но я православная и по сердцу русская.}.
"Плетнев нам читал вашего "Евгения Онегина", мы были в восторге, но когда он сказал: панталоны, фрак, жилет, мы сказали: какой, однако, Пушкин индеса {От фр. indécent -- непристойный.}". Он разразился громким веселым смехом, свойственным только ему. Про него Брюллов говорил: "Когда Пушкин смеется, у него даже кишки видны".
Свободное копирование
