У Потоцкого в столовой был прекрасный орган и звон. В нем было двадцать регистров. Он вздумал дать большой обед, на котором были государь, государыня и жена Лариона Васильевича Васильчикова, рожд Пашкова, и прочие. Я сидела за столом между в к Михаилом Пав и Потоцким, и Михаил Пав сказал: "Роtocki, un doux penchant vous entraîne".-- "Et que voulez vous, Monseigneur, les vieux pères aiment ses enfants jolies" {Потоцкий, вас увлекает нежная склонность.-- Что вы хотите, ваше высочество, ведь и старые отцы любят своих прелестных детей.}. Так как это было летом, то репетиции делали по летнему обыкновению, однако с музыкой. Против были дворецкие на лошадках, за каждой из нас был берейтор. Мой кавалер был брат Елены Павловны принц Павел Вюртембергский. Она, конечно, не участвовала в карусели, это было бы слишком легкомысленно. После всяких фигур галопом ехали мимо публики. Подъезжая к Жуковскому, я ему сказала: "Василий Андр, каково! Каприз на лошади". Государь был кавалер Вареньки Нелидовой, она прекрасно ездила верхом, но всех лучше императрица. Она была так грациозна и почти не касалась лошади. Ее кавалер был Михаил Пав. Государь мне сказал: "Зачем ты меня не выбираешь?" (по-русски он всегда говорил мне ты). "Ты" был критериум его расположения к женщинам и мужчинам: Ярцевой он всегда говорил "вы", Любе Хилковой тоже, графу Воронцову "вы", Киселеву "ты", Потоцкому тоже, Канкрину, из уважения, "вы", также многим генералам прошлого царствования: Уварову, Дризену, Мордвинову, Аракчееву и Сперанскому.
У Потоцкого были балы и вечера. У него я в первый раз видела Елизавету Ксаверьевну Воронцову в розовом атласном платье. Тогда носили cordelière {цепь из драгоценных камней.}, ее cordelière была из самых крупных бриллиантов. Она танцевала мазурку на удивленье всем с Потоцким. Шик в мазурке состоит в том, что кавалер даму брал себе на грудь, тут же ударяя себя почти в центр тяжести (чтоб не сказать задницу), летит на другой конец залы и говорит: "Мазуречка, пани", а дама ему: "Мазуречка, пан Храббе". У него постоянно брюхо тряслось, когда он был в белых штанах, а легкость была удивительная, тогда танцевали попарно, а не спокойно, как теперь, и зрители всегда били в ладоши, когда я с ним танцевала мазурку. На его вечерах были швейцары со шпагами, официантов можно было принять за светских франтов, ливрейные были только в большой прихожей, омеблированной как салон: было зеркало, стояли кресла и каждая шуба под номером. Все это на английскую ногу. Пушкин всегда был приглашен на эти вечера и говорил, что любителям счастье, все подавали охлажденным, и можно называть то то, то другое, и желтенькие соленые яблоки, и морошку, любимую Пушкиным, брусника и брусничная вода, клюквенный морс и клюква, кофе с мороженым, печения, даже коржики, а пирожным конца не было. В воскресенье у императрицы были вечера на сто персон и салонные игры, "кошки и мышки". Я отличалась в этой игре, убегала в другую комнату, куда рвался Потоцкий, я от него опять в коридор, и кончалось, когда он говорил: "Je ne puis plus" {Больше не могу.}.
Свободное копирование
