Из дневников - 62

Ночь я провел мучительно: я просидел до утра у двери на стуле, потому что меня хотели губить или бутылкой сквозь окно, и наконец, застрелить. Коноводами были Масловы, Сытин и письмоводитель. Но так как не участвующие в деле лица просили их не бить стекол, что они не дозволят, а компания, в том числе поляки и польки, настаивали на своем, то явился Музыченко и всех забрали. Оказалось 48 человек. Но к утру они разбежались от солдат.

К окну явился Сытин с пистолетом, но его стащили с окна женщины, и он в борьбе убил двух женщин. Его схватили. Явился Маслов в комнатах, зарезал Машу, и я, чтобы защититься, пошел в кухню за ножом. Там вся прислуга надо мной смеялась, и я заподозрил и ее в соучастии -- и лежал на печке с сковородой в руках. Несколько раз к печке подходили Маслов и Сытин. Говорят, что они не были.

Когда мне послышалось, что режут Маню, я соскочил с печки и кинулся со сковородой на солдата. Но у меня опустились руки, а солдат меня схватил, привел в комнату. Пришел Сытин с лекарством. Мне показалось, что он хочет вырезывать у меня печень, и я приготовился с твердостью. Тут я слышал, что в комнату собралось много людей, которые выдумывали мне смерть различную, но пьянствовали и в выборе ее никак не могли прийти к соглашению. Начали они резаться, резался и я, но остался жив. Из всех гостей в живых осталось немного: Сытин, Масловы, из них Сытин остался цел; он убил 23 человека. Маслов до того живуч, что его изрезали на куски и затыкали кольями в землю, но он все-таки бегал за женой. Когда пришла очередь до меня, никто не решился меня убить, все заплакали, а Маслова призналась в любви и изрезала самое себя. Вдруг является жена моя, обвиняет {<В рукописи -- "объявляет".>} меня в разврате, краже у Федора Семеновича 6700 руб., убивает детей, но они каким-то чудом живут,-- и требует от окружающих меня поляков за стеной, где были сделаны спальни, как в вагонах, изрубить меня и изжарить. Я кое-как уговариваю ее отсрочить наказание до утра, она меня высвобождает, гости ее приглашают,-- эти гости какие-то республиканцы, проповедывающие свободу и ужасно самоуправничающие, хуже разбойников. Гости спрашивают, кто я; она говорит, что я служил в канцелярии генерал-губернатора, потом -- что я был судебным приставом, и дело оканчивается тем, что всех нас с домом хочут сжечь, но я начинаю плакать, все прощают. У нас останавливаются какие-то чучелы, едящие гадость. Я сперва пою, лаю, мяукаю, потом вижу, что жена стала последнею женщиной. Потом я как бы ехал по железной дороге, взял подряд и от неосторожности спалил все станции и города по железной дороге. Этим обстоятельством я бредил два дня, в которые мне было <страшно?> Сытина, который бежал из арестантской роты.

Потом в саду гарцовали поляки, вызывали меня туда, но меня не выпускал солдат ни на шаг от себя. {<В рукописи -- "от меня".>} Наконец мне комендант объявляет решение по разным делам -- на два года в Сибирь, в арестантские роты, но прощает. По поводу этого освобождения я угощаю коменданта молоком. Поляки мне поют песни, являются славяне, но меня солдат не пускает; славяне играют музыку около беседки -- и вдруг в доме пожар. Я вытаскиваю из спальной вещи, меня уводят с собой Сытин и Маслов. Я с ними шел до Волынского форта, и мне все слышалось, что жена моя сгорела, сгорели дети, я это читал на каменьях; за меня задевали телеграфные проволоки. Вечером Соборов сделал мне вспрыскивание. Я боролся с какой-то женщиной из-за того, что загорелся керосин. Дом шатается. Кончилось тем, что я сгорел.

Утром начинало являться сознание. Первым делом моим было припомнить вчерашнее обстоятельство. Я ужасно боялся, что Сытин из арестантских рот был со мной, и мне послышалось, что за женою приходили из ордонанс-гауза. Я спросил М. А., где жена. Она сказала, что ее нет. Я вошел в комнату и вижу, что она цела. Тут у меня явилось сомнение, каким образом она цела, когда я сгорел с Сытиным. А М. А. убежала. Все цело, нетронуто. Посмотрел я, в бумажнике денег нет, а еще вчера я давал солдату 50 коп. и даже 1 руб. за то, чтобы он меня выпустил, и так как он требовал их сейчас, то я и показывал ему новую пятирублевую бумажку. Потом посмотрел, но солдата нету, хватился часов и оказалось, что их увезла жена. Пришел солдат, и я спросил его, правда ли, что вчера был пожар. Он рассмеялся.-- "А жена моя?" -- "Она еще не приезжала из Петербурга".-- "Которое сегодня число?" -- "19-е, завтра Ильин день".-- А я 17 или 16 послал жене письмо. Стало быть в это время я не мог быть в Царском. Стало быть все это мне представилось?

Итак, болезнь кончилась, но у меня украли кольцо, стоящее 11 руб., и деньги -- 5 руб.

Через день я получил от жены письмо, что в Петербурге доктора нашли ее болезнь простудною и прописали ей лекарство от простуды. Сифилиса же у нее не было и нет.

Я не пил до 31 июля, когда по приезде жена давала обед и вечер.