Тут я получил от жены письмо, которое все было наполнено горечью, оттого что она убеждена, что она заразилась от меня; об этом сказал Заварзин Яненцу, а Яненц разболтал другим, и поэтому ее здесь все считают зараженною. Я решился ехать и послать ее в Петербург к тому доктору Мультановскому, который лечил меня.
По приезде я опять ее застал больною горлом и посоветовал ехать, Сытин -- тоже. Жена Сытина в это время была в Друскениках, и квартиру Сытина ремонтировали. Она уехала, а я запил, потому что рыба не клевала. Показываться мне до разрешения вопроса о болезни жены было неловко, потому и меня, и жену считали здесь зараженными. Дома постоянно ругалась прислуга, и мне оставалось только прогнать ее, и я жил в беседке. Наконец я, кажется через неделю по отъезде жены, бросил пить, не пил два дня, но мучился страшно.
В последний день я был у Сытина и потом, после обеда, мы пошли удить. Рыба не клевала. Сытин и Соборов пошли купаться, а я пошел домой, потому что вчера я ставил под ложечку горчишник, да был гром, накрапывал дождь. Еще вчера утром нянька напилась и страшно раскричалась, что она все делает, а жалованья получает только 3 руб.,-- и стала просить у меня или расчет, или прибавки жалованья. Вечером, хотя она и была ласкова, но меня ее поведение сильно беспокоило.
Пришедши с рыбной ловли, я стал пить чай и возился с обоими детьми, сидя на окне. Вдруг я слышу, что в саду говорят обо мне и моей жене,-- и говорят много; больше всех тарантит Маслова. Они то меня хвалили, то ругали, то хвалили жену, то ругали. Наконец говоры увеличились большей хуже... Когда стало темнеть, я услыхал, что сам Маслов подошел к окну и сказал: "Федор Михайлович, вы не зарежьтесь!" Это меня избесило, я написал ему записку, что я не так глуп, чтобы резаться, и до поведения моего и жены никому, нет дела и что мы уезжаем. С запиской я послал няньку, а сам пошел к Сытину, чтобы у него ночевать. Но Сытина не застал дома, а слышал, что обо мне и жене говорят везде, а письмоводитель советует в саду Сытину купить мне полуштоф и отправить в крепость. Сытин тоже против меня. Я ушел домой и везде слышал говоры обо мне, как о негодяе, которого надо посадить в крепость. Пришедши домой уже темно, я не мог успокоиться ни на одну секунду: на меня точно весь ад восстал; про меня говорили сотни голосов, подходили к окнам -- и главными коноводами были Маслов с женой; грозились меня тотчас связать, унижали как только можно; даже все, что я думал, они говорили под окнами, что я хотел сказать, ими уже было сказано. И я решился лечь; но и тут все говорили, как я лежу, пью ли я водку или нет, давали мне водки.
Пришел Сытин и дал мне хины. Но я думал, что он пришел отравить меня, чтобы отправить ночью в цитадель; хина меня не успокоила, и, кажется, если бы я ночевал у него, все бы прошло, или если бы он говорил ласково; но он напротив делал вид сердитый и заставлял меня через силу принимать хины. Я принял шесть порошков и не заснул.
Свободное копирование
