«День у меня сегодня занятный получился. Встал я не с той ноги и с невестой своей из-за сущей безделицы разругался. В ярость пришел я, но, гнев свой смиряя, на улицу выскочил. А внутри меня так все и клокочет. «На ком, — думаю, — зло выместить?»
И тут одна мысль блаженная пришла ко мне. «Батюшки мои, — говорю я себе, — а ведь есть у меня одно дело упущенное, по должку одному все еще не уплачено, а срок-то уже истекает. Как же я в ЗАГС пойду, если я это дело не сделаю?» И возблагодарил я творца за то, что все, что в этом мире ни делается, все к лучшему, и в той безделице, что в ярость меня привела, знак увидел, мне свыше ниспосланный.
И пришел я в это учреждение. А он там по коридору шастает. «Ваше чиновничество, — говорю я ему этак вежливенько, — разговор у меня к вам есть». — «Подождите!» — квакает эта чиновничья мразь и лицо свое жабье улыбочкой сморщивает. Присел я в коридорчике. Жду. И никого. Ни души. Пусто. Ни одного свидетеля. Возликовал я и снова хвалу Творцу сквозь грязное учрежденческое окно вознес…
И вышел он. И присели мы к столику. «Что у вас ко мне?» — спрашивает. А я ему свое университетское удостоверение показываю. Доцент, мол. Не какой-нибудь безродный прохожий. И говорю ему вежливо: «Известно мне, что вы артисточку одну голодную и безработную в после рабочее время по делу якобы ее трудоустройства в свой кабинет заманили, а для чего, сами знаете»…
А он мне на это: «Вы пьяны!» — лепечет. А я говорю: «Подлец вы, ваше чиновничество! Подлец! И еще раз подлец!» И встал я. И он тоже поднялся. И тут выхватил я из своего портфеля плеточку, что давно в охотничьем магазине на Неглинной купил, и по морде его ею съездил. Пенсне так и покатилось. «Негодяй!» — шепотом завопило его чиновничество, пенсне подхватило и в кабинет свой юркнуло…
И пошел я, не торопясь, легко и свободно, как никогда еще не ходил… И было это самой счастливой минутой в моей жизни…
О, Справедливость! Счастлив тот, кто хотя бы единожды смог тебе послужить! Кто бы ты ни был, как бы ни сложилась жизнь твоя, жил ты не зря, и дело, тобой сделанное, не пропадет, а оставит свой след во Вселенной, где все преходяще, кроме Актов Справедливого Возмездия (АСВ)!
Выйдя на улицу, я позвонил Чекушке. «Спасибо! Спасибо! Спасибо! — сказала она мне. — Иди скорее домой!» Я повесил трубку. Моя миссия окончилась… И снова всё стало серым. Только что казавшийся веселым день раскололся. Налетел ветер. Я с трудом пробирался сквозь толпу, на меня отовсюду глядели измученные лица. О, эти толпы, гонимые вихрем заботы! Зачем вы?…»
Это произошло за несколько дней до нашего бракосочетания 2 июля. «Ты придешь ко мне на свадьбу?» - спросил я своего старого друга Валентина Герцмана. Друг-друг, а зажал переданные мне с ним Анн в Париже башмаки. Что и говорить? Шустряк – он и есть шустряк! «Приду, даже если тебя поведут на гильотину», - ответил мне Герцман, который уже давно по-шустряцки понял, кто такая Тамара.
А за месяц до этого… Тамара никак не могла получить незаконную московскую областную прописку. А ведь получила. Как? К этому времени она уже работала в Ногинском областном театре. И опять-таки не законно. Без прописки. И вот весной 1966 года, когда мы жили уже в Салтыковке (по дороге в Ногинск), она как-то приехала расстроенная. Большой паспортный милицейский чин отказал ей в незаконной прописке: «За что? За красивые глаза?» А почему бы и нет? И вот она возвращается в Ногинск, там якобы ночует в театральном общежитии – и приезжает с пропиской.
« И настало утро. Я включил радио — и вдруг: «У нас в общежитии свадьба!» (песня такая была). Вот те раз! Совпадение! Свадьба… А зачем она мне?
Знал ли тот законодатель, который придумал прописку в Москве по браку, какую страшную мину он в саму сущность любви закладывает? Раньше тоже женились и выходили замуж по расчету — из-за богатства. А теперь из-за колбасы. Чекушка любит колбасу, а меня не любит. И поэтому я должен на ней жениться. А то она страшно обидится. А мне ее жалко. Моя провинциалка и не скрывает, что, если бы колбаса была не столичным, а общесоюзным явлением (теперь Союза уже нет, как снег на голову упал нам СНГ — «Снег»), то она никогда бы со мной не расписалась. «Так бы любила!» — ехидно добавляла она при этом.
Ах, Чекушка! Чекушка! Знаешь ли ты, что такое любовь? Это, как якобы сказал один русский мыслитель, которого мы «не проходили» ни в школе, ни в университете, сладострастие + сострадание. Это, как сказал я, жалость + страсть:
Да, нет любви из жалости!
Но нет любви без жалости!
А если нет в ней жалости —
То это просто шалости!
