Мать вернулась в Москву с нелепым громадным сломанным гардеробом (фр.) – шкафом для одежды, который окончательно загромоздил наш продолговатый жилищный пятачок, милостиво оставленный нам шустряками, а также моё детство.
Пошли 1937/38, 1938/39, 1939/4О, 194О/41 учебные годы. Четвертый, пятый, шестой, седьмой классы. Я оставался отличником и получал похвальные грамоты. Всего их у меня четыре. В классе меня очень не любили. Первые три года били (4,5,6 классы), пока я, наконец, прочитав о Спартаке (Джованьоли. Спартак), не стал оказывать скромное сопротивление. И все мучители тут же от меня отстали. Стоило мне только жестко оттолкнуть от себя некоего русского Иванова, как он сдрейфил. Как сейчас вижу, как этот парень, который три года меня мучил, вдруг сидит на подоконнике в классе и этак смущенно качает ногами. После этого он ко мне не подходил. Также во время перемены и тоже в классе я вдруг схватил одного жирного шустрика по фамилии Субоцкий и занес руку для удара. И в этот момент мой слух отключился. Наступила могильная тишина.. И не ударил. Но после этого наглый и трусливый (два качества, которые обычно ходят рядом) шустрик обходил меня стороной. Другого шустрика по фамилии Хлопецкий я слегка ударил в раздевалке по щеке.
Да, в классе было много евреев. Многие из них отличники. И среди них возвышался некий Беркович – краса класса. Русские же были серыми. И я единственный русский бросил вызов «красе». Мы шли ноздря в ноздрю. Тогда в классах вывешивали бюллетени с отметками за неделю. И у нас с дебелым Берковичем были одни пятерки. Помню единственную учительницу в 4 классе Анну Александровну. Она хвалила меня моей тёте Кате, которая водила меня в школу. Дело в том, что мне запрещали ходить по улицам одному. Однако в пятом классе я отказался от сопровождения. Переход из начальной школы в среднюю я переживал тяжело. У каждого предмета появился свой учитель. И на первом же своем уроке новая глупая историчка стала добиваться от нас ответа на вопрос, что такое государство. В четвертом классе у нас уже была история – история СССР. И соответствующий учебник. Интересно было бы взглянуть на него сейчас. Шел 37-38 учебный год. «Дедушку» уже расстреляли. И однажды пришла Анна Александровна и велела нам вырезать бумажные квадратики и заклеить ими в этом учебнике портреты маршалов Егорова, Блюхера и ещё кого-то.
И вот новая училка стала выведывать у нас, что такое государство, Многие поднимали руку и говорили, Сказал что-то и я. Ей же надо было от нас узнать, что о государстве говорил Ленин. На следующий день на перемене я осмелился заглянуть в забытый кем-то из учителей в классе в классный журнал. И я увидел, что у меня «уд» (тройка). Я чуть было не потерял сознание. Это был первый (и последний) «уд» в моей жизни.
В шестом классе учительница английского ушла в декрет – и появился некий резвый аспирант. На первом же своем уроке он заставил всех нас вслух прочитать заданный нам английский текст. И почти всем поставил «неуд». И мне. Мы ведь понятия не имели о фонетике, о фонетических значках, хотя «учили» язык второй год. Это был первый «неуд» в моей жизни. Аспирант посвятил вас в тайны английской фонетики. Я рьяно всё это учил. Но добился только «хора». Однако вскоре вернулась училка – и всё потекло по-старому. Второй и последний «неуд» я получил в 8 классе по математике, когда перешёл из одной школы в другую…
Свое половое созревание я переживал тяжело. Отсутствие мужчины в моем детстве и отрочестве (отец был стариком и меня не замечал) тяжело сказалось на моем развитии. Я рос в кругу женщин – и сам стал по характеру бабой.
Мы с матерью материально бедствовали. Нам помогала тетя Катя – жена дяди Тали (Виталия), достигшего уровня директора маленького заводика безалкогольных напитков. Она жила отдельно от нас. Дядя Таля был вдовцом и имел сына Сергея, чуть младше меня. Он надеялся, что тетя Катя станет для него матерью. Но увы! Она была мачехой. Я был любимчиком, а он постылым. Впрочем парень был примитивный и никчёмный. После смерти своего отца он был выслан по ходатайству тети Кати за тунеядство и пьянство в Сибирь, где и сгинул. Дядя Таля научил меня и Сергея грести на лодке.
Тетя Зина уехала к тете Вале в Ростов. Каким-то образом оказалась в Германии, где и сгинула. Мы жили втроем: тетя Лена, моя мать и я.
Кузина. Тетя Лена работала машинисткой на Радиовещании. Целый год она выколачивала на пишмашке возможность поехать летом в Сочи. В 1938 году она там сошлась с женатым старомодным интеллигентом – и в 1939 году родила дочь – Елену. Жить стало совсем невозможно. Но я затыкал уши и нос – и оставался отличником. Летом дядя Таля и тетя Катя снимали примитивную «дачу». И брали меня к себе.
Не сняли они только в 1941 году. Я остался в Москве. Мне было 15 лет. Я закончил седьмой класс с похвальной грамотой…
Философия. Я уже ознакомился с философией. Первой философской книгой, которую я прочитал, была работа Сталина «О диалектическом и историческом материализме». В 1940 году вышел первый том «Истории философии». Затем второй. И «Философский словарь». Я был по уши в философии. Работу Сталина я знал наизусть. А также двухтомник Маркса-Энгельса. Ничего другого не издавали. И сейчас для меня первый том «Истории философии» - священная книга, хотя говорят, что своим учебником «Философия Древнего мира» я один превзошел весь коллектив авторов этого тома, получивший за него Сталинскую премию. Одну на всех. Интересно, как они её делили. Конечно, философствующий гангстер Александров – автор (?) сумбурной главы об Аристотеле - отхватил себе большую часть. Его докторская диссертация была об Аристотеле. В ней были даже древнегреческие слова. Она была явно выполнена в «круге первом» каким-то недорасстрелянным философом. Александров заведовал в ЦК пропагандой. И я никогда не поверю, что он сам написал свою докторскую диссертацию. Я его видел только один раз. Рожа у него была самая бандитская. Бандит в философии.
