В пятом классе у нас начались уроки ботаники. Преподавала её жена директора школы Александра Ивановна, которую за глаза звали почему-то «Зеброй». Растения давно вызывали у меня интерес. Дома я любил наблюдать за ростом фикуса в кадке, на подоконнике у нас стояли алоэ и какой-то странный цветок с розовыми цветками-кувшинчиками, названия которого не помню.
На школьную первомайскую демонстрацию пятиклассники должны были выйти с шариками, флажками и зелёными веточками в руках. Задолго до праздника, где-то в середине апреля, всем велели срезать ветки тополя или березы, причем желательно не в парке или в школьном саду, а где-нибудь в лесополосе или у оврага, и поставить каждый прутик в бутылку с водой.
Дед посоветовал мне добавить в воду немного печной золы, чтобы зола стала удобрением для будущих листиков. Вскоре на тополиной веточке набухли пахучие почки, а через неделю из почек проклюнулась первая зелень.
С одной веточкой тополя я занимался отдельно. Мне пришло в голову провести на ней опыт по скрещиванию растений. Знаний полученных на уроках ботаники пока было маловато. Но в отцовской книге «Плодовое садоводство и виноградарство» была картинка, ясно изображающая схему прививки новой почки к яблоневому деревцу. На коре яблони делался «Т-образный» надрез и в него вставлялась другая почка. У меня не было никаких сомнений, что если взять почку бузины, и сделать острым лезвием скальпеля «Т-образный» надрез на тополиной коре, то к осени мной, как юным мичуринцем, будет выведен новый вид дерева, соединяющий свойства тополя и бузины. Только я не решил ещё, как назвать этот гибрид: то ли «топозина», то ли «бузиполь».
Опыт я проводил очень аккуратно. Надрезать кору тополя на нужную глубину не представляло труда: я уже много раз успешно делал свисток из тополиной палочки.
Сложнее оказалось крепко привязать бузинную почку к скользкому слою древесины под корой. Но швейные нитки и обычный лейкопластырь сослужили верную службу.
В первый вечер я подходил к заветной бутылке каждые полчаса и внимательно разглядывал место привоя. Через два дня бузинная почка явно и невозвратимо завяла. Мой интерес к мичуринскому растениеводству резко упал. Через три недели, уже встретив праздник, я вспомнил о веточке и подбежал к окну.
Мне грустно было смотреть на бутылку с остатками мутной, грязно-жёлтой воды, сиротливо стоящую на подоконнике. Но, к удивлению, меня ждала и нечаянная радость: тополиная веточка дала корешки. Белые червеобразные отростки образовали сложный, запутанный комок. Это было уже очень любопытно.
Посоветовавшись с папой и мамой, я посадил прутик в саду напротив окна родительской спальни. Я уже знал, что будущее деревце должно быть на правильном уровне относительно поверхности земли. (У каждого дерева есть корнешейка. Если она будет закопана слишком глубоко, то дерево может хорошо расти, но, вполне вероятно, что оно окажется бесплодным. А если корнешейку разместить чересчур высоко, то дерево тоже будет болеть. ) Несколько раз я поливал прутик водой, потом пошли дожди и стало видно, что тополёк прижился. Я гордился тополем перед сестрой и братом. Ни та, ни другой не посадили возле дома дерева, я оказался первым и последним в этом деле.
К моему совершеннолетию из веточки вырос высоченный стройный тополь с широкими листьями и толстым стволом. Примерно в это же время семья переехала в город. Отцу дали трехкомнатную квартиру, но дети в ней почти не встречались: разъехались на учёбу.
Однажды я побывал в совхозе, с теплым чувством обходя многие памятные места, подходил и к бывшему нашему дому, в котором жили уже другие люди. Дверь в сени была закрыта на замок. Заглянув за седой от времени огородный забор, я с огорчением обнаружил, что моего тополя, моего славного друга за домом больше нет. Было чрезвычайно жаль, что его срубили, скорее всего, на дрова, потому что применение в строительстве его ровный, но мягкий ствол вряд ли нашёл бы, для шпалы он был ещё тонок, да и железная дорога отсюда была далеко.
