Среда, 27 сентября. Я говорю с отцом в шутливом тоне, и потому могу говорить все. Моя последняя фраза третьего дня его оскорбила.
Он жалуется, говорит, что вел безумную жизнь, что он веселился, но что ему чего-то не хватает, что он несчастлив…
– В кого же ты влюблен?- спросила я в насмешку над его вздохом.
– Ты хочешь знать это?
И он покраснел так, что захватил руками свою голову, чтобы скрыть свое лицо.
– Я хочу, скажи!
– В маман.
Голос его дрожал, и я взволновалась до того, что громко засмеялась, чтобы скрыть свое волнение.
– Я знал, что ты не поймешь меня!- вскричал он.
– Извини, но эта супружеско-романическая страсть так мало на тебя похожа.
– Потому что ты меня не знаешь! Но клянусь тебе, клянусь, что это правда- перед образом, перед этим крестом, благословением моего отца!- и он перекрестился на образ и крест, висящей над постелью.- Может быть, это потому, что я представляю ее себе молодою, что в воображении я живу прошедшим. Когда нас разлучили, я был как сумасшедший, я пешком ходил к Ахтырской Божией Матери, но говорят, что она приносит несчастье, и это правда, так как потом все еще больше запуталось. И потом… сказать ли… ты будешь смеяться… Когда вы жили в Харькове, я ездил туда тайком один, брал извозчика и целый день ждал у вашего дома, чтобы видеть, как она выйдет, и потом возвращался, никем не замеченный.
– Если это правда, это очень трогательно.
– Скажи мне, раз уж мы заговорили о maman… У нее… у нее нет ко мне отвращения?
– Отвращения? Да почему же? Нет, совсем нет.
– Иногда… бывают… такие непреодолимые антипатии.
– Да нет же, нет.
Одним словом, мы долго говорили об этом. Я говорила о ней, как о святой, какою помню ее с тех пор, как поняла ее положение.
Было поздно, я пошла спать. У себя я бы поужинала, читала, писала.
Сегодня в восемь часов утра мы должны были уехать в Полтаву, но явилась Елена К., мать Паши, горбатая, очень любезная, немного аффектированная.
Мы вместе пили чай и потом уехали. Отцу моему нужно быть в городе для председательства.
Холодно, по временам идет дождь. Гуляя, я зашла к фотографу, снялась крестьянкой, стоя, сидя, в лежачем положении, как будто спящей.
Мы встретили Г.
– Вы видели мою дочь?- спросил отец.
– Да, я видел ее…
– Лучше не найдешь, не правда ли? И нет, и не было подобной ей.
– Извините, были в те времена, когда существовал Олимп.
– Я вижу, вы умеете говорить комплименты.
Этот господин довольно дурен собою, довольно черноволос, довольно порядочный, довольно светский, немного авантюрист, игрок и довольно честный человек. В Полтаве его считают самым образованным и порядочным человеком.
При первом морозе я надела мою зимнюю шубку, она была уложена и еще сохранила тот запах, какой имела в Риме – и этот запах, этот мех!
Заметили ли вы, что для того, чтобы перенестись в какое-нибудь место, достаточно вспомнить запах, воздух, цвет? Провести зиму в Париже? О! нет!
Свободное копирование
